Если вы считаете себя несчастным, езжайте в гости к бабе Ане

Если вы считаете себя несчастным, обделенным жизнью человеком, езжайте в Безголосово в гости к бабе Ане, старейшей жительнице села. Она вмиг вам мировоззрение поправит.

Дом Забродиных

Вкусные драники, свежий чай и рассказ о жизни большого рода, такой образный, что, кажется, каждого знаешь лично. Под рукой у 94-летней Анны Меркурьевны на всякий случай тетрадка с семейными записями. Бабушка живет в доме на улице Набережной с сыном Владимиром Забродиным и снохой Светланой, учительницей, общественницей. Вместе они и родовую летопись восстановили. На этой основе написал книгу один из представителей семьи, Геннадий Удовиченко, а местный краевед Людмила Петрова опубликовала очерк в альманахе «Чтобы помнили». В Алейском районе живет уже девятое поколение разросшегося рода – Ивановы, Забродины, Удовиченко, Папановы, Смолей, Авдеенко. Все вышли из Безголосово. «Ребятешек-то помногу рожали, не то что сейчас», – незлобиво корит нынешних молодух баба Аня.

Тема демографии для нашей собеседницы кровная. Ее матушка Мария Иванова, в девичестве Смолей, была целительницей, повитухой. Давным-давно нет ее на белом свете, а «приемыши» Марии, до- и послевоенные ребятишки, которым она помогла появиться на свет, жители Безголосово и ближних сел, – помнят. С нее и начнем.

Мария

– Мама неграмотна была. Молилась, хотя в колхозе и запрещали, за детей, за мужа. Вот Господь всех и сберег. Нас и папу, который войну прошел до Берлина и живым вернулся. Как колхозницу-передовичку ее посылали в Москву, там вручили подарок – пять метров белого миткалю. Она ткань покрасила и сшила рубашку брату да мне сарахван, себе уж ничего не выгадала. Так и жила – все для людей. Помогала путникам, ехавшим через село в поселок Сиблага. Лечила всех, никому не отказывала. Мужикам грыжи правила, у баб роды принимала, бесплодие снимала. Пациенток своих, пока шло лечение, домой не пускала, знала, что те вернутся и сразу за тяжелую работу возьмутся, – все усилия насмарку. У нас они неделями на печи жили. Без образования, она знала женский организм лучше любого доктора, – рассказывает баба Аня.  

Однажды Мария лечила бесплодную женщину из соседней деревни. Не завершив курса, больная исчезла. Прошло время, когда повитуха вновь ее встретила. Та шла в окружении малышни. Двое за юбку держались, третий на руках сидел, четвертый в животе поспевал. На вопрос, как дела, она со смехом ответила: «Назад отлечивай, Мария, у меня ж теперь что ни год – то род». 

Меркурий

Отец Анны, Меркурий Митрофанович, прошел четыре тяжкие войны ХХ века – Первую мировую, Гражданскую, финскую, Великую Отечественную. Любил лошадей, служил кавалеристом и в мирное время был конюхом.

На фронт ушел в 1942-м и за все время, пока воевал, прислал домой всего одно письмо, да и то было написано его боевым другом: сам-то грамоты не знал.

Незадолго до Победы получил Меркурий Иванов страшное ранение. Осколком снесло ему полживота, кровавым лоскутом он висел на честном слове. Какая там медпомощь в наступлении-то, да только ведь и с внутренностями наружу много не навоюешь… Боец как мог перевязал дыру нательной рубахой и еще километров пять вперед шел. Пока к медикам не попал. Те удивились, что жив с такой раной, перевязали и… забыли о нем. Парень особого внимания и не требовал: раненых сотнями везли. Но однажды утром, спустя неделю почти, чуть не упал в обморок, увидев, как из-под бинта черви выползают. «Вы что же, изверги, делаете? Когда перевязывать будете? Я из Сибири дошел не для того, чтобы на чужой земле подохнуть!» – кричал на усталого военврача кавалерист. Хирург же, осмотрев рану, улыбнулся: «Ну, наконец-то. Мы этого и ждали». Не знал Меркурий об этом военно-полевом методе лечения ран личинками, описанном еще Шолоховым в «Тихом Доне».

Уже перед самой Победой вызвали нашего земляка к командованию. Дошло до офицерских чинов о том, что животные слушаются сибиряка-кавалериста, словно цирковые. И лошадки на параде не подкачали. Танцевали, кланялись, вышагивали в такт музыке.

– Мы на пашне работали, когда бригадир, проезжая мимо, крикнул: «Аннушка, там батя твой с вой­ны приехал!» На мне ботинки тяжеленные, ой, думаю, не добегу в таких. Завернула их в фуфайку, сунула под мышку – и босиком домой. А там уже народ, соседи, родня вся. И папа навстречу. Повисла я на нем, плачу, слова сказать не могу. А потом обнаружила, что ботинки-то выронила по пути, не помню где. Их люди потом нашли, вернули, – говорит Анна Меркурьевна, которая сейчас старше своего отца.

Мария и Меркурий (фронтовик ушел из жизни в 1978-м) жили небогато, честно и счастливо. В живых остались не все их дети. Выросли и продолжили род Николай, Анна, Анастасия.

Анна

– Меня беспокоит коронавирус. Внуча, ты не знаешь, когда же он закончится? – нелогично, не в тему вдруг спрашивает собеседница.

Столь неожиданный поворот беседы объяснила Светлана Николаевна: «Старушка одна в селе недавно померла, а родня городская из-за карантина не смогла приехать».

Мы подошли к страничкам, посвященным Анне Меркурьевне.

В 1941 году 15-летней девчонкой она впряглась в общую лямку, которую бабы в колхозе тянули. А едва отца на фронт проводили, пришла к Марии вдова погибшего в первые дни войны Александра Авдеенко, работавшая на почте: «Маш, отпусти к нам Нюту, рук не хватает».  

За корреспонденцией девочка ездила в Алейск на норовистом коне. Однажды сбросил и пере­ехал легкую, как пушинка, почтальоншу. Она же так боялась потерять почту, что, не чувствуя боли и травм, бросилась догонять телегу.

Работники Алейского почтамта, сплошь пожилые, опекали ее как ребенка. Начальник же и вовсе относился как к дочери. И чаем напоит, и отогреться заставит, прежде чем отправить в обратный путь. На всю жизнь запомнила Анна Меркурьевна, что самая тяжкая ноша – это невесомые похоронки.

– Погиб муж Кати Богуновой, мне нужно было сообщить ей об этом. Зашла в дом, а как отдать бумажку-то? Она сама ее из рук у меня взяла и вышла. Спустя минуту – крик. Дед у них глухой, спрашивает, что случилось. «Саша погиб», – говорю. И не знаю, уходить или оставаться, утешать. Слава богу, лишь раз пришлось пережить такое. Вскоре вернулся комиссованный по ранению Алексей Андреевич Манухин, он меня и заменил. А я поваром пошла на полевой стан.

На тридцать работниц выдавали по шесть кило пшеницы. Ее надо было обжарить да хорошенько размолоть. Каша да картошка, которую женщины носили с собой из дому, – вот и вся еда. Чтобы картофелины не путались, их метили: кто кончик срезал, кто крестом надрезал. 

Удивительно, как вдовы берегли незамужних девчонок. Разгружали как-то зерно, 50-килограммовые мешки женщины таскали на себе. Стала помогать и Аня. Поднырнула под непосильную поклажу, на спину-то ее себе взвалила, но встать не смогла. Увидев это, одна из колхозниц, чей муж погиб в первых же боях, отругала ее: «Ты, девка, помогай, но не дури. Надорвешься – как рожать-то будешь?»

После войны в Безголосово всего два жениха было – «глухой да хромой, вот и выбирай», как горько шутили над девушками бабы. Анну сосватал один из них – Алексей с парализованной ногой. На свадебном столе молодых стояла квашеная капуста да кисель, невеста была одета в платье сестры, лучшее в деревне.

– Мы полвека с Лёшей моим душа в душу прожили. Без этих нонешних «не сошлись характерами». Я его ни разу не упрекнула инвалидностью, хотя две лямки тащила. Дом поставили, детей вырастили хороших – Володю, Тоню, Сашу. Дружные они, и чтобы обманули когда кого – это ни-ни. Вот уж почти двадцать годков я вдова, но на жизнь мне грех жаловаться. Хорошая она у меня: и счастьем одарила, и хорошими людьми.

– Баба Аня, а почему сейчас так мало крепких браков? Молодые, не успев жениться, уже разводятся.

– Слишком легко жить стали. Нам-то все трудно давалось, вот и держались друг за друга, ценили самую малость, спасибо сказать лишний раз не стеснялись. Я и сама думаю об этом часто. Чего ж сейчас людям не живется-то…