БАРНАУЛЬСКИЕ ВСТРЕЧИ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО

15 марта 1989 года Андрей Вознесенский приехал в Барнаул. Это был расцвет перестройки, на поэтические вечера народ ходил толпами. В здании ДК моторщиков на тысячу с лишним мест публика сидела в проходах. Вознесенский, видимо, почувствовал, что перенесся почти на 30 лет назад, в шестидесятые.

Он читал стихи, и блаженная улыбка не сходила у него с лица. Люди несли ему розы охапками – притом, что была зима. (При всей любви к мэтру с цветами никто на концерт не приехал, но организаторы гастролей сообразили пригласить цветочников торговать прямо в фойе ДК). В конце концов цветов собралось столько, сколько нынче бывает разве что у Киркорова или Баскова. Но это еще был не апофеоз. В одну из пауз Вознесенский зашел за кулисы и вышел оттуда на сцену с круглыми
глазами.

– Вы не поверите… Такое, наверное, только с членами Политбюро бывало. Пока я здесь стихи читаю, там скульптор меня лепит!..

Оказалось, пристроившись за кулисами, скульптор Саня Маркин быстро с натуры ваял из глины голову поэта. (Голова эта цела у Маркина до сих пор).

После концерта, который затянулся едва не до полуночи, местные поэты повезли Вознесенского к себе – поговорить, почитать стихи. В ожидании мэтра стихотворцы быстро пили водку – теперь я думаю, для храбрости. Вознесенского усадили за накрытый стол (не помню, пил ли он) и начали читать стихи по кругу. Андрей Андреевич мужественно старался не дремать, однако скучнел на глазах. Поэтесса Наташа Николенкова, когда до нее дошла очередь, первым делом спросила со своей детской интонацией: "А вам правда интересно?" Вознесенского тряхнуло. "Конечно!" – ответил он. (Наташу за эту фразу и ее стихи он запомнил надолго и в стихах о Барнауле – есть у Вознесенского и такие – упоминал ее как "русскую боярышню"). Тут дошла очередь и до меня, я прочитал:

Гасить пожар –нужны багры,
Гасить костер – ведро воды.
Гасить любовь – один плевок.
Я от него насквозь промок.
– Хм… – сказал мэтр. – Еще.

Все остальное у меня было длинное, назидательное, и я ответил, что больше ничего нет. К тому же и кроме меня желающих было много. Часа в два ночи организаторы заявили, что Вознесенскому вообще-то надо бы и спать. Он стал прощаться. Что тут поднялось! Каждый напоследок пытался что-то ему сказать. Поэты наперебой кричали ему свои фамилии, словно надеясь хоть как-то остаться в памяти. Стас Яненко, молодой и крепкий, все твердил: "У меня сборник вышел, сборник "Я – файтер!", протягивая книжечку Вознесенскому обложкой вперед, как цитатник Мао. (Стас умер через год, в марте 1990-го).

В коридорчике Вознесенского поджидали Елена Гаврилова и Марина Кочнева из газеты "Молодежь Алтая" – он им обещал интервью. Глаза у них были растерянные: все понимали, что сдержать слово поэту будет нелегко.

– Андрей Андреич… – робко начала Гаврилова. – А как же интервью?

Вознесенский обреченно посмотрел на них, потом мотнул головой и сказал: "Поехали"…

Еще два часа он отвечал на их вопросы в гостинице, а на прощание, уже под утро, достал из холодильника шампанское.

Барнаульские поэты провозгласили его "папой русского авангарда". Вознесенский согласно сану издал "Барнаульскую буллу", в которой писал: "По предчувствиям моим, Барнаул – четвертый Рим!" Только время уже было такое, что нигде кроме Барнаула его не услышали. А поэты чахнут, когда их не слышат…