Известный художник вернулся в родную Поспелиху, чтобы учить детей рисовать

Нормально, когда человек, достигнув определенных профессиональных высот у себя на родине, отправляется покорять Первопрестольную. У художника Александра Андрусенко все случилось иначе. Будучи известным и раскрученным в столичной богеме, он вернулся в родную Поспелиху, чтобы в сельской школе искусств учить детей рисовать.

Та самая Масловка

Разговор с художником не урок рисования. Хотя жизнь – та же школа, и она иногда меняет местами учителя и ученика.

– Александр Борисович, у каждого, кто в свое время покидал обжитое пространство ради Москвы, были свои мотивы. Расскажите о своих.

– Зачем уехал… Педагогический труд достаточно тяжел и неблагодарен, чего греха таить. Я ведь в школе искусств работаю с 1991 года. Выгорает человек. Тем более в провинции, где представления об изобразительном искусстве самые минимальные, а потому абсолютно все нужно доказывать. Устал,  уволился, уехал и прожил в Москве почти шесть лет.

– Будучи женатым человеком?

– Да, жена Ирина оставалась здесь. Честно, не собирался заниматься там живописью. Даже кисти и краски с собой не взял. Хотел сменить род занятий и хотя бы на время уйти в полиграфию.

– То есть попробовать хорошо зарабатывать?

– Ну да. Но мне снова сказали: садись пиши. Судьба. В моем случае – люди, которые встречались на пути. Первая моя выставка прошла в 1990 году. Тогда же на фестивале «Арт-миф» познакомился с Николаем Изосимовичем Корниловым, царствие ему небесное, меценатом, основателем международной ассоциации «Искусство народов мира», он у меня приобрел три картины. Разговорились, и выяснилось, что в 60-х годах Корнилов работал в Поспелихе корреспондентом «Алтайской правды». На почве землячества завязалась дружба. Вообще, это человек перекати-поле, который сделал себя сам. В одиннадцать лет ушел из дома, в 70-х занимался собирательством, меценатством, просвещением, открывал галереи. У нас был еще один общий знакомый из Поспелихи – Юрий Капустин. Николай Изосимович притягивал таких неприкаянных, помогал. Первые три месяца я прожил на Масловке, в историческом месте, в мастерской друзей. Творил,  занимался дизайном.

– Вы о той самой Масловке, про которую писала Дина Рубина?

– Это городок художников и скульпторов. Я жил в доме под № 9, а Рубина писала о расположенном рядом № 2. Потом уже перебрался в офис ассоциации, по щадящей цене сдававшей мастерские. Сейчас в Москве живет семья моей старшей дочери Анны, окончившей вахрамеевский курс Алтайского института искусств и культуры и знаменитую «Щуку». По мужу она Разманова. Младшая, Дарья, пока Андрусенко, обосновалась в Питере,  преподает английский, но время от времени порывается сменить профессию на более творческую.

– А почему вы вернулись на Алтай?

– Не буду говорить о ностальгии, это вещь относительная. Причина банальна. Москва – доля молодых, она требует поддержания определенного статуса, постоянного присутствия на каких-то тусовках. А я интроверт, человек мизантропического склада. В столицах меня более привлекает историчность мест.

Не сгущайте красок

– Ваша жена Ирина Андрусенко – режиссер. Как уживаются в семье два представителя творческих профессий?

– Со мной и впрямь трудно ужиться. Плюс мы с Ириной Григорьевной наполовину украинцы, эмоциональные, со сложными характерами. Помню, как в первый год супружества мы спорили до хрипоты, что первично: материя или идея, форма или содержание. До такой степени, что я разбивал лоб о стенку, а она засовывала руку в кипяток. Ирина уже в то время была продвинутым режиссером, воспитанницей последователей школы Анатолия Эфроса, знала и понимала абстрактные беспредметные формы. А я – простой деревенский парень. Сейчас уже и подробности того спора не вспомню. Все стало сложнее.

– Может, потому, что вы все-таки не простой деревенский парень?

– Нет. Потому что я прошел все уровни политического сознания. Может, звучит неправильно, но не буду стараться формулировать по-иному. Как многие творческие люди, в молодости мы диссидентствовали, были неудобными для власти. Достаточно сказать, что в армии у меня была кличка Контра, а в училище – Уксус. К моему теперешнему стыду, я с восторгом принял события 1991 года. К 1993-му стало ясно, к чему приведет эта преамбула. Всю полноту катастрофы ощутил, когда в Москве стали стрелять. Честно, не кокетничаю. Помню, пришел в гости к знакомым. Они смотрели по телевизору, как танки идут к Белому дому, и радовались. «Вы в своем уме? – спрашиваю. – Если в центре столицы такое устроили, распрощайтесь со всякими надеждами». Лишь со временем мы поняли, что в СССР было одно, но многое искупающее преимущество. Если ты отдавался любимому делу, учился ему непрерывно, ставил его выше своих амбиций, то достигал успеха.

– Расскажите, каким был еще никому не известный молодой Андрусенко.

– Новоалтайское художественное училище я окончил в 1987 году, уже было довольно либеральное время. Приехал в Поспелиху по распределению, потому что здесь сразу предложили работу и квартиру. К тому времени мы с Ириной уже намыкались с маленькой дочерью без своего угла. Я получал 170 рублей, работая художником-оформителем в МИС (машинно-испытательная станция). Там была мастерская, в которой можно было рисовать и после работы, и по выходным, не думая о хлебе насущном. Тогда у начинающего художника в принципе было только два ясных пути. Первый – официальный, когда он пишет то, чему учили, успешно выставляется, вступает в Союз художников, получает мастерскую, заказы и все у него идет по накатанной. Второй – андеграунд. Можно было работать кочегаром, сторожем или оформителем, как я. В какой-то мере и ощущал себя андеграундным художником воскресного дня. Были и у нас свои квартирные полуподпольные выставки.

– Ваши ровесники рассказывают о том, что андеграунд преследовали, а квартирники разгоняли.

– Не надо сгущать краски. Мы работали, писали. Творили.

Человек Возрождения

– Сколько у вас учеников?

– Выпуски у нас небольшие, но 17 человек из них пошли по художественной части – в дизайн, архитектуру, творчество. Лет пятнадцать назад я задумался, нужна ли моя бескомпромиссность в искусстве. У некоторых моих ребят та же непримиримая позиция, они же с меня пример берут, им сложно. Мне не нравится эпоха дилетантов, непрофессионалов, но все же думаю поумерить свои педагогические амбиции.

– Эпоха – она такая, какой мы ее делаем. А у вас есть возможность подкроить ее под то, что считаете верным.

– С детьми и впрямь интересно, но расстаньтесь с иллюзией переделок. У меня очень много ребятишек было поначалу. Как любой неофит без опыта, я резко учил, много требовал. Часть из них ушла. Понимаете, не все станут художниками, не все научатся рисовать. Но мы берем всех.

– То есть всё ради семнадцати учеников?

– Я могу дать детям широкий круг знаний. То представление о мире, которое они больше не получат нигде. Сейчас мы с Ириной Григорьевной работаем над совместным проектом «Размышления о Ромео и Джульетте». Дети сами выбрали это произведение. Раскрывать детали раньше времени не буду, но, знаете, нынешним подросткам, слишком прямолинейным, приходится говорить об элементарных вещах. Разбираем образ Меркуцио – кто он такой? Эфрос считал его человеком Возрождения. Едва ли не самый порядочный в этой тусовке, он погибает одним из первых. У детей просто глаза на лоб лезут от удивления. Им ведь никто никогда об этом не рассказывал! Вот и стараемся запихнуть в них побольше гуманитарных знаний.

– Нежелание и неумение подростков читать – это вообще катастрофа…

– Да с миром катастрофа, а не с детьми. Я совок и ватник в этом отношении. В середине 90-х в Россию приезжал Кастро, у него брал интервью молодой Киселев. Тогда я еще смотрел телевизор (сейчас у меня его нет принципиально). Фидель был крутым руководителем. Сейчас говорят, что вождизма не надо. Хотите или нет, вождь будет всегда. Так устроено. На вопрос о положении Кубы в мире он ответил примерно так: «Мы были ориентированы на вас, учили русский, хотя легче и логичнее был английский. А потом вмиг мы остались одни, и нам тяжело». А вот так он сказал о демократии Запада: «На Кубе каждый ребенок получает в день бесплатно литр молока. Надо бы больше, но мы маленькая бедная страна. Вот когда США будут выдавать своим детям бесплатное молоко, тогда мы с ними поговорим на равных». Я застал эту империю, ржавую, неповоротливую, но великую, на излете...

Картины Андрусенко – то, что нужно, если устал и хочется помедитировать. Словно древние мифы, они иррациональны и исполнены уважения к миру. Еще в середине 90-х работы начинающего мастера из алтайской глубинки удостоились такой оценки доктора искусствоведения, председателя Всероссийской ассоциации искусствоведов Александра Морозова: «Талантливая живопись, очень смелая, интересная, яркая, темпераментная, в этом есть настоящая архаика при большой колористике».

Справка
Живописец Александр Андрусенко – выпускник Новоалтайского художественного училища. Член Союза художников России. Преподаватель Поспелихинской детской школы искусств. Участник международных, межрегиональных, краевых выставок. Его картины хранятся в частных коллекциях и галереях России и зарубежья, несколько полотен представлены в ГХМАК.