Петрович говорит и показывает!

Март для него вообще месяц знаменательный: 26 марта 1966 года он приступил к работе фотокорреспондентом газеты «Молодежь Алтая», с которой не расставался уже до самой пенсии. В общей сложности он отдал фотографии 58 лет. На вопрос, чем же она приманила его, отвечает, что, мол, с детства хотелось запечатлеть то, что видел вокруг. Жизнь было нелегкая, а душа просила красоты…

Как Петровича жена прикормила…

– Я родился в 1937 году. Детство послевоенное. Жили очень тяжело, – начинает Борис Петрович. – Мама, Матрена Моисеевна, домохозяйка, учила меня «бизнесу»: канифоль, которую старший брат приносил с завода, мать варила с каким-то маслом, разрезала – и получалась примитивная жвачка, серка, ее называли «собачья радость». Я, восьмилетний, торговал ею возле бани, которая была метрах в пятидесяти. Мать была умная, приучала меня к жизни, как я понимаю…

Еще одна торговая операция Бориса Брязгина, которую он проделывал уже в десятилетнем возрасте, – покупка папирос оптом, коробкой, в селе Кривощеково и продажа их поштучно возле той же бани. Операция эта давала 17 дореформенных еще рублей, которые Борис отдавал в семью.

Отец его, Петр Титович, служил старшиной в Новосибирском управлении КГБ. О работе своей в семье ничего не рассказывал. Воспитанием сына, по словам Петровича, занялся только один раз:

– В 1948 году мать умерла. Я запустил учебу, от рук отбился. Отца вызвали в школу, он пришел оттуда и меня выпорол. Первый и последний раз. Прямо по-настоящему. Это были все воспитательные меры, которые я от него помню…

Воспитывала Бориса Брязгина сама жизнь. Он ходил в изостудию, рисовал неплохо и даже какое-то время был помощником художника в кинотеатре – рисовал афиши. Читал книжки, которые приносил из библиотеки старший брат.

– Однажды он принес еще дореволюционное издание по истории воздухоплавания в России, – рассказывает Борис Петрович. – Оттуда я, например, узнал фамилию Сикорского, который еще в 1914 году сделал первый в мире тяжелый бомбардировщик «Илья Муромец». Так началась моя тяга к авиации.

А еще воспитывала улица. Причем в прямом смысле.

– Неподалеку от дома стояла водокачка, там машины набирали воду. Мне интересно было на машины смотреть. Я с одним шофером сдружился, помогал ему воду набирать. Он брал меня с собой в кабину и даже давал чуток порулить. Это мне было уже пятнадцать лет, – говорит
Петрович.

Тут у меня нестыковка. Я ведь знаю, что Петрович окончил швейный техникум, и не могу понять, что он вообще делал там среди иголок, ниток и лекал, если его так тянуло к железкам? Но ларчик, оказывается, просто открывался:

– С моим товарищем Славой Зубаревым мы пошли поступать в авиационный техникум и не прошли по конкурсу. Забрали документы и в последний день августа поехали к нашей учительнице. И она вдруг говорит: «Вы же оба отлично рисуете. Вам нужна творческая работа. Идите в швейный техникум – будете придумывать одежду!» И что самое странное – мы ее послушались! – смеется Петрович.

Впрочем, в техникум парни пришли без особой надежды – все-таки уже было 1 сентября. Но тут немного пошутила судьба: оказалось, на первом курсе одни девчонки. И Брязгина с Зубаревым, что называется, оторвали с руками.

– И я не жалею, – говорит Петрович. – Я до сих пор шью.

Еще бы он жалел! Ведь именно благодаря швейному ремеслу он нашел и свою вторую половинку – Тамару Даниловну.

– После техникума направили меня в Кемерово на швейную фабрику № 3 в швейную лабораторию с правами Дома моделей. У меня, кстати, рисунки мои случайно сохранились – я из них складывал гармошки и прятал в них негативы. Два года работал на фабрике. Там и познакомились, – рассказывает Брязгин.

На вопрос, как ухаживал за будущей женой, отвечает:

– Очень просто: мы друг другу улыбались через стеклянную дверь. Она в закройном цехе, а я в лаборатории.

– А потом начальство заметило нашу симпатию и стекло в двери поменяли на фанерку, – смеется Тамара Даниловна. – Но Боря проделал дырочку, чтобы меня видеть. А я ему в эту дырочку то огурец, то помидор просовывала, чтобы поел. Так и прикормила…

Гвозди бы делать из этих людей

Когда в 1987 году я пришел в редакцию «Молодежи Алтая» (была, если кто помнит, такая газета), Борис Брязгин уже был ветераном журналистики. Работал он в «МА» с 1966 года, видал виды. К нему обращались «Петрович». Фотолаборатория его состояла из двух комнат. На проявочной он время от времени вывешивал табличку с многозначительной надписью «Идет процесс», а что уж там за процесс шел – кто знает. Он был в редакции как домовой.

Одна из журналистских баек про Петровича – это как он мог за день слетать в Кош-Агач, сфотографировать там человека и, вернувшись на этом же самолете, успевал дать снимок в номер.

– Мы придумывали снимок для первой полосы. И придумали – в Кош-Агаче снять, как алтайцы в национальной одежде читают «Молодежку». Я звоню в Кош-Агач, договариваюсь, чтобы в аэро-
порту нас уже ждали, сажусь в самолет, прилетаю, они там – в шапках, шубах, сапогах. Дал им газету, сфотографировал, в самолет – и назад. Иду по редакции, редактор Александр Харыбин (умерший несколько дней назад – С.Т.) навстречу: «Ты когда летишь?» А я ему: «Так я уже вернулся…»

Внутренний мотор в Брязгине и его легкость на подъем поражали тогда особенно сильно потому, что Петрович сильно хромал.

– Года четыре мне было, поехали мы в гости в село к дядьке. Спали на полатях, и вот когда я с них спускался, помню, упал и задницей влетел в какое-то ведро. Получил ушиб. И постепенно вышло вот так, – рассказывает он, похлопывая себя по плохо слушающейся ноге. И тут же бодро добавляет: – Но я в юности еще имел третий разряд по акробатике! Да и нога тогда была не так шибко плохая. Если бы я имел сидячую работу, у меня, может, не было бы такого прогресса. Но работа в «Молодежке» – 32 года мотаться по стране, за рубежом...

Сильные мира сего

Все меняется. Борис Брязгин – какой был – веселый и подвижный, а все остальное меняется. Тектонические плиты истории пришли в движение, и то, о чем рассказывает мне сейчас Петрович, выглядит как погружение к затопленным городам древних греков.

– В 1969 году СССР готовился отмечать 100 лет со дня рождения Ленина. Ребята из Горного Алтая решили махнуть в Шушенское. Это 700 километров. А мы – пресса – должны были их там встречать. Прилетели, ждем… Но снег растаял, и они не дошли. Я видел их лыжи – они стерлись так, что торчали шурупы креплений. Тогда Шушенское было обычной деревней с двумя домами, в которых когда-то жил Ленин. Никого, кто бы помнил его, не осталось. А уже в 1970 году сделали комплекс, этнографическую деревню – шинок, усадьбы крестьян разной степени зажиточности. Отправили на открытие Шушенского делегацию в четыре человека. И меня. Я там водку пил с людьми, которые потом в Кремле сидели – Долгих из Красноярска, Салчак Тока из Тувы, писатель, невысокого роста, коренастый. Тува ведь до 1944 года была независимым государством и как раз при Салчаке вошла в состав СССР. О том, как Салчака принимал Сталин, была тогда шутка: «Зашел царем, а вышел первым секретарем». Я сделал три буклета по мемориалу в Шушенском, один из них для тогдашнего первого секретаря крайкома Георгиева. Видимо, ему понравилось. И когда в августе 1972 года в край прилетел Брежнев, снимать отправили меня.

26 августа 1972 года в аэропорту Барнаула ждали Брежнева.

– Толпа народу была – собрали с районов секретарей, наших алтайских знаменитостей, – рассказывает Петрович. – Полтора часа мы ждали самолет. Поначалу волновались, но с нами был Володя Мусаэлян, фотограф Брежнева, он снял все напряжение. Рассказывал, например, про Ан-10, разбившийся в 1971 году под Харьковом, – тогда ведь про такие аварии не писали, только вот так – узнаешь что-нибудь от очевидцев или тех, кто имел доступ. Шутил. Но анекдотов про Брежнева не рассказывал – он опытный фотограф был… Я вижу – Володя не волнуется. Думаю: «А мне тогда чего волноваться?»

Брежнев как правитель Брязгину не понравился.

– Приехали в АНИЗИС, он подходит к женщинам, спрашивает: «Узнали меня?» Они ему: «Узнали». Он погладил себя по бровям и говорит: «Да, меня узнать нетрудно». Шутка дешевая...

– Ну а что же, Жванецкий, что ли, должен был ему шутки писать? – спрашиваю я.

– Он такой пост занимает – такие шутки должны быть, чтобы люди могли оценить его интеллект! – горячится Петрович.

Была у Брежнева и еще одна промашка: на поле подошел он к перебиравшим картошку женщинам и решил, видимо, поиграть в близость с народом. «Картошку переберешь, наваришь да с селедочкой!» – сказал им Брежнев.

– А бабы смотрят на него так странно – селедки-то у нас в магазинах не было. Так он и не понял, почему его никто не поддержал, – говорит Брязгин. – После этого образ мудрого руководителя для меня рассыпался.

В те времена местное руководство разыгрывало перед приезжим начальством трагикомедии. На исходе 80-х (перестройка! гласность!) мы с Борисом Петровичем сделали репортаж в «МА» о том, как перед гастрономом «Алтай», куда должны были привезти Николая Рыжкова, тогдашнего председателя Совета Министров СССР, меняли снег! Тот, что лежал всю зиму, почернел, и кому-то в голову ударило, что это непорядок. Старый, черный увезли, а новый, белый набрали в лесу. А для пущей лепоты по Павловскому тракту, по которому должны были везти Рыжкова, застеклили (!) остановочные павильоны.

– Час Рыжков возле магазина «Алтай» с народом разговаривал, – вспоминает Борис Брязгин. – Потом пошел по магазину. А толпа стояла на улице и не уходила – все знали, что в магазин завезли для показухи много мяса и колбасы, и надеялись, что, когда Рыжков уедет, это будут продавать…

Для души

Человек должен состоять из духа и материи. Материальной стороной жизни Брязгина была газета, а для души у него имелся космос! Причем и тут судьба заходила издалека.

– Когда работал в «Молодежке», мне попалась советская газета «За рубежом» с подробным материалом о высадке американцев на Луну в июне 1969 года. В СССР никто нигде про это не сообщал, а тут – целый репортаж. И я стал собирать книги о космосе. В барнаульском «Доме книги» их почему-то продавали в отделе «Машиностроение», – рассказывает наш герой.

А в 1975 году Брязгин в Москве фотографировал алтайских передовиков у Знамени Победы – была такая форма нематериального поощрения в СССР.

– И кто-то мне говорит: «Хочешь поехать в Звездный городок?» Еще бы! Мы приехали, а там как раз празднование 10-летия выхода первого человека в космос. Я со многими космонавтами был знаком, но лучше всего с нашими земляками – Германом Титовым и Василием Лазаревым. Лазарев рассказывал о том, как едва не погиб, говорил, что перегрузки были такие, что у него капилляры полопались на спине, – припоминает Брязгин.

«Выход в космос» Бориса Брязгина – это 150 книг о полетах человека в космос. Некоторое время назад Борис Петрович подарил эту библиотеку музею Германа Титова в Полковниково.

110 тысяч фотонегативов – квинтэссенция истории Алтая с 60-х по 90-е годы прошлого века – он передал в краевой архив. Думал, что с фотографией все – завязал.

– Меня так газета измотала... Пишущий журналист сам выбирает тему, а я-то слуга всей редакции: «Боря туда, Боря сюда…» Бывают съемки хорошие, а бывают такие, что плеваться хочется, – признается Брязгин. – К фотографии не тянуло долго. Мне хватало того, что я занимаюсь с детьми фотоделом на станции юннатов. А два года назад купил «Никон» цифровой… И я, как помешанный, стал снимать снова...

Так что в 77 жизнь только начинается! Это вам Петрович не только говорит, но и показывает!

Александр ВОЛОБУЕВ (фото)