В галерее «Кармин» продолжается выставка известного барнаульского художника Евгения Скурихина «Был чистый лист»

Представлена на ней, как можно догадаться по названию, в основном цветная графика, созданная в промежутке с 70-х по 2014 год. Причем абстрактная.

Почему именно она и именно здесь, в «Кармине»? Художник объясняет, что зал показался ему оптимистичным и интересным, хотя «Кармин», конечно, консервативная галерея, ориентированная на академическое искусство. На первом этаже сейчас выставлены работы столпов алтайского реалистического искусства, и автор надеялся, что этот контраст между академизмом и вольностью поможет зрителю «тоньше смотреть и на то, и на другое».

Впрочем, Евгению Скурихину удается выразить в обманчивых формах, ломающих перспективу, цветных пятнышках и штрихах не только эмоции, но и сложные идеи. Здесь почти 70 графических листов, и довольно быстро у зрителя складывается ощущение, что на них запечатлена пусть и странная, совсем инопланетная, но все-таки разумная жизнь, шевелящая щупальцами, усиками и лапками. Названия графических листов вроде «Храм птицы», «Вечер равновесия», «Дуэт», «Вид из гнезда» или «Тихий треск на белом» означают, что абстракция все же пытается выразить нечто конкретное, просто не всегда осязаемое. Автор, которого коллеги по Союзу художников на вернисаже называли «самым загадочным мастером на Алтае», признает, что эта игра смыслов затеяна им специально.

– Я слово очень люблю, – говорит Евгений Скурихин, – стараюсь, чтобы между названием и изображением зарождалась какая-то игра, которая провоцирует зрителя, заставляет его задуматься. Но все же важнее слова чистый белый лист. Это начало – работы, жизни. Интрига, когда ты ждешь, что вот-вот здесь что-то появится. Я и уважаю эту белую плоскость, и спешу ее заполнить быстрее, даже не зная, что за мир у меня в итоге получится.

Впрочем, Евгений Евгеньевич признается, что эти ощущения присущи и его работе над натурным рисунком, даже портретом: «Часто не ожидаешь, какой характер рука выдаст на этом листе». В работе художник преследует стихийность, возможно, даже абсурдность.

– Стихийность, как в музыке Шнитке или джазовой импровизации, – уточняет художник. – Для меня главный пример – детское мышление: ребенок еще ничего про себя не знает, так что в творчестве он явно инструмент Бога!

– Ваша графика действительно музыкальна. Но в экспозиции есть и вещи, вдохновленные конкретными произведениями…

– Это работы 70-х годов. Поначалу я рисовал с натуры музыку, даже работал в концертных залах, это был большой период натурных набросков. Я мог поехать на интересный концерт в Новосибирск. А попав в Ригу, просто не мог не послушать орган – и совершенно случайно оказался на репетиции Гарри Гродберга! Здесь выставлены только три такие работы («Мелодия», «Концерт. И.-С. Бах» и «Токката ре минор». – Прим. авт.), а вообще этот период мне многое дал. Запечатлеть музыку редко было самоцелью. Иногда она просто преследует тебя, особенно если речь идет о серьезных рок-композициях. В результате появились пачки неэкспонируемых набросков.

– Если же говорить о соединении музыки и изобразительного искусства, то музыка ведь явление абстрактное, а в отношении графики мы все еще сомневаемся, можно ли такое рисовать, – продолжает художник. – Конечно, это несправедливо! Я, кстати, не считаю эти работы авангардом, и они в основном предметные. Если присмотреться, то в них много литературы. Кроме того, я стараюсь не забывать и свои любимые базисы этнического, орнаментального характера.

Этническим Евгений Скурихин заинтересовался еще во время учебы в Красноярском институте искусств – к тому времени он был знаком разве что с орнаментальным языком юга Сибири. Что же касается формальных поисков в графике, то они, говорит художник, начались уже где-то после армии. «Очень важно, какое окружение тебе дарит судьба: с другими людьми я бы, возможно, по-другому себя проявлял», – признается мастер.

– А каких она вам подарила учителей? – спрашиваю художника.

– Их было много, но первым был, конечно, Алексей Иевлев. Я у него дольше всего занимался, где-то с 15 лет.

Алексей Васильевич Иевлев вел художественную студию при заводе «Трансмаш», которая стала первой ступенью профессионального образования для множества известных алтайских авторов. После 8 класса Евгений Скурихин пошел работать на завод – нужно было помогать семье. А после работы каждый день занимался в студии часов до десяти вечера! «Я просто сказал себе, что мне это нужно, – вспоминает художник. – И потом, учеба в школе у меня не складывалась, а этот студийный период показал, что не все так плохо. И мне нравилось, что Иевлев хвалил меня в крайне редких случаях и мне приходилось доказывать, что я могу еще лучше. Он был прекрасным педагогом и тонко чувствовал, кому нужнее кнут, а кому пряник».

Решив продолжать образование, Скурихин поначалу выбрал литье металла – понимал, что живописцев и так много, нужно занять интересную нишу. Но судьба распорядилась иначе: в Красноярский институт искусств он в итоге поступил на керамику и быстро понял, что это один из интереснейших материалов: в нем сочетаются и скульптура, трехмерная пластика, и живопись, и графика, к которым нужны еще знание химии, понимание сложной технологии. «Когда пишешь теми же солями металлов, после обжига проявляются совершенно другие цвета, и все это надо учитывать», – объясняет художник.

На выставке в «Кармине», кстати, керамика тоже присутствует – в виде многократно увеличенных фотографий фрагментов ваз и скульптур. Есть такая закономерность, объяснил художник, что большеформатные вещи всегда привлекают внимание. А на самом деле это все малые формы, мимо которых, будь они выставлены в витрине, зрители могли бы пройти, не заметив. Впрочем, занятия керамикой в Барнауле сопряжены с одной сложностью: обжигать подобные вещи здесь попросту негде, так что большинство произведений на этих фотографиях были созданы на различных заводах по всей стране и даже за ее пределами.

После института Евгений Скурихин по распределению попал на завод художественной керамики города Спасска-Дальнего (Приморский край), где пять лет проработал главным художником. Занимался стилистическим руководством, создал программы для десятка работавших там художников, сам разрабатывал изделия. Там были и экспериментальные цеха, и новые станки и технологии. А по возвращении в любимый Барнаул в 1988 году выяснилось, что керамист тут по большому счету не нужен: местный Союз художников всегда был довольно консервативен и ориентирован на реалистическую живопись. Идею создать в союзе сувенирный участок коллеги не поддержали.

– Мне всегда казалось, что ваша цветная графика в каком-то смысле продолжение вашей керамики.

– Это, конечно, так! Определенные листы вполне могут жить в форме, в пространстве, в том числе в экстерьерном. Не обязательно даже, что это должна быть именно керамика, возможно и дерево, металл, бетон. Архитектура меня тоже всегда привлекала, и на выставке можно увидеть фотографии того, что я успел сделать для турбаз на Катуни – беседки, парковые скульптуры, нулевые километры.

Напоследок останавливаемся у «Объекта природы» – забавного экспоната и увеличенной фотографии его фрагмента. Это, вообще-то, обычное старое дерево, под корой которого оказалась схема жизни каких-то жучков – довольно захватывающий рисунок, орнамент со своей логикой.

– Это целый космос! – с искренним восторгом говорит Скурихин. – Я специально увеличил три сантиметра поверхности дерева, чтобы еще раз показать стихийность, свойственную природе. Она покоряет, удивляет. И учит смелости, красоте и непредсказуемости.

Фото Инна БУКА

СПРАВКА
Евгений Скурихин родился в Барнауле. В 1983 году окончил Красноярский государственный институт искусств. Участвовал в создании барнаульского предприятия народного промысла «Турина гора». Работает в области станковой и экстерьерной керамики, промышленного дизайна, графики, живописи, сценографии. Участвовал в экспедиции по строительству храма Живоначальной Троицы в Антарктиде (2003-2004 гг.). Работы художника находятся в Государственном историческом музее (Москва), Новосибирской картинной галерее, музеях Алтайского края.