Три истории, три составных части: еще пятьдесят лет назад о героях этого материала писали книги

Еще пятьдесят лет назад о героях этого материала писали книги, но настали другие времена… Цель моего рассказа — не оправдание или осуждение, а воскрешение из небытия людей ушедшей эпохи. Людей, повлиявших на ход истории и края, и страны…

История первая. Мария

«Дорогая моя, милая, родная… Сегодня, кажется, последний день я с тобой под одной кровлей. Эти две недели были ужасны! Находиться так близко и не видеть друг друга после 2-х лет… Ой, как тяжело, больно до слез…

Ярко представляется мне вся картина твоего изгнания на пустынный север; живо чувствую все мучения, все горе, которое тебе придется вынести. Завтра я на коленях провожу тот поезд, который увезет тебя от меня… На мучения. Родная, знай, что в этот миг я буду шептать в след уносящемуся вдаль грохоту ужасного поезда мои горячие мольбы к тебе, слова моей горячей любви к тебе, я провожу этот грохот рыданием, которое и сейчас едва сдерживается… Так близко было свидание и так надолго оно отдаляется вместе с поездом, уносящим тебя.

…Ты знаешь отчасти мое душевное настроение перед тюрьмой. В дальнейшем развитии оно доводило меня до твердого намерения прибегнуть к верному средству получить свободу — цианистому калию, если будет предстоять долгое заключение или ссылка. Теперь же, перед величием страшного горя, эта мысль о позорно малодушном средстве исчезла, горе перед разлукой с тобой разбудило жизненные силы: я хочу жить и буду жить во что бы то ни стало!.. Знай, дорогая Маруся, я люблю тебя и буду жить этой любовью и надеждой увидеться с тобой.

…Странная и жестокая русская судьба! Она превращает в мучение любовь тогда, когда эта любовь особенно прекрасна, когда жизнь полна…»

Вряд ли автор письма предполагал, что эти строки будет читать кто-то кроме Марусеньки. Более ста лет нет уже на свете и автора, и адресата, а послание находит все новых читателей. Конечно же, возникает вопрос: почему влюбленные, «находящиеся под одной кровлей», не смогли встретиться в течение двух недель? Ответ прост – они находились в одной тюрьме.

Николая Федосеева принято считать одним из первых марксистов России, организатором и руководителем марксистских кружков, даже другом Ленина. Но с Владимиром Ульяновым они не встречались: их переписка была возможна благодаря той самой Марусеньке, организованная же ею встреча двух революционеров сорвалась. Будущий вождь приехал во Владимир – Федосеева должны были выпустить из тюрьмы по болезни. Но не выпустили, и Ленин уехал. На месте «не-встречи» двух подпольщиков во Владимире к 100-летию со дня рождения Ленина установили стелу с надписью «Здесь был В.И. Ленин, приезжавший для встречи с Н.Е. Федосеевым».

***

Марию, как это было тогда принято, «невестой» Федосееву назначили – чтобы он мог поддерживать через нее связь с волей. Она была старше его на тринадцать лет. Его к тому времени отвергла семья и предала невеста настоящая. Мария заботилась о питании, здоровье, работе Николая (он писал в заключении статьи). И дружба переросла в нечто большее.

Но никого не защитила вдали обещанная встреча… Из Владимира революционера Федосеева отправили в Сольвычегодск. Он подавал прошение о переводе его в Архангельск — туда была выслана Мария — но получил отказ. 26 октября 1896 года кончился срок ссылки по первому приговору, а 27-го Федосееву объявили новый: пять лет в Сибири. Там, не выдержав подлых интриг, ухудшения здоровья и бедственного положенья, Федосеев покончил жизнь самоубийством. Узнав об этом, его невеста застрелилась.

История вторая. Софья

Писательница Валентина Дмитриева в пору молодости была вхожа в семью Хренковых – у них постоянно собиралась революционно настроенная молодежь. Именно там Дмитриева впервые увидела Александра Ульянова, цареубийцу. Писательница запомнила хозяев гостеприимного дома такими: «Оба они были сибиряки, но совершенно разные по характеру люди. Хренков — последователь и поклонник Владимира Соловьева, непротивленец с полумистическим уклоном; его жена — прирождённая бунтарка с горячим боевым темпераментом, остроумная, решительная и скорая в своих действиях. Однажды, не задумываясь, в морозную ночь она сняла с себя теплую кофточку и отдала её нищей с ребёнком». Иосиф Хренков отвергал террор, с осуждением относился к деятельности «Народной воли», будучи убежден, что она «только и привела к взаимному ожесточению и кровопролитию, а затем к черной реакции Александра III.  «Прощение выше мести», — часто повторял он слова Шекспира. Супруга же его, по словам Дмитриевой, «насквозь была пропитана революционным духом».

Софья Иосифовна Хренкова (дочь Софьи Германовны Гопфенгауз и её мужа Иосифа Хренкова) со своим мужем Борисом Дмитриевичем Рождественским и их дочерью Софьей Борисовной Рождественской

После смерти мужа Софья Хренкова учительствовала, преподавала на курсах для рабочих. Но, несмотря на то, что у нее на руках были двое малолетних дочерей, революционной работы не оставляла. Арестовывалась, находилась под надзором полиции, участвовала в сходках и уличных демонстрациях. В 1905-ом ей было запрещено на год жительство в Москве и Московской губернии, она выехала в Ярославль, где возглавила местный комитет партии эсеров. Также Хренкова заведовала народной библиотекой города – и использовала свое рабочее место для распространения подпольной литературы. Надо заметить, что в революционной борьбе Софье Хренковой помогали дочери, даже младшая выполняла поручения. 9 декабря 1905-го наша героиня возглавила шествие рабочих Ярославской мануфактуры к губернатору. Будучи сбитой с ног казацкой лошадью, она выстрелила и смертельно ранила казака Дундукова. Скрывалась в Петербурге. Была арестована и этапирована в Ярославль.

Она не собиралась умирать… В этом был убежден один из заключенных ярославской губернской тюрьмы, который осенью 1908-го наблюдал в окно за ежедневной прогулкой члена партии эсеров Софьи Хренковой. «Меня всегда поражала ее бодрость, энергия, которыми веяло от всей ее мощной фигуры. Хотя и замечалась все время значительная нервность шага, но по выражению лица я видел постоянно, что это вызывалось напряженностью мыслей… Что это не были мысли о смерти, достаточно убеждает то, что она всегда тщательно куталась, очевидно, боясь простудиться, затем до самого кануна суда… не прибегала к помощи врача, не обращалась с просьбой о каких-либо лекарствах, и только накануне суда она попросила валер. кап.» — вспоминал невольный свидетель.

В ожидании суда Хренкова провела три года в одиночной камере. Быть может, она не думала, что приговор будет настолько суров — 4 года каторги? Или надеялась, что ее сошлют на поселение, и она сможет увидеть своих дочерей? Кто знает, о чем она думала, что подтолкнуло ее к страшному шагу… За день до него надзиратель на прогулке заметил, что Софья что-то про себя шепчет, услышал «Христос терпел, и нам велел». Подумал: «Не помешалась ли она?» К тому же утром она требовала к себе доктора, но его в тот день не было. На следующее утро доктор пришел, но Софья не приняла его.

Страшное случилось после полудня. Как только дежурная по коридору принесла лампу, а надзирательница после этого заперла камеру на замок, Софья вылила из лампы керосин на голову и… «Она сгорела бы дотла, если бы не закричала, — вспоминал заключенный ярославской тюрьмы. — Почему она крикнула… бог весть… Может быть, ужасная боль обжога пересилила энергию, железную энергию… Может быть, в последний момент она перерешила… Осталось загадкой…»  Фельдшер, производивший вскрытие, заметил: «Ничего ненормального не обнаружено. Женщина в высшей степени здоровая, каких даже не приходилось никогда встречать, мозги нормальны». В камере ему бросилась в глаза надпись, выцарапанная на трех стенах чем-то острым: «Во имя Господа Иисуса Христа». Писала это Софья или кто другой, неизвестно.

… На похороны матери смогла прийти лишь старшая дочь, Валентина. Младшая, четырнадцатилетняя Софья, от сильного потрясения тяжело заболела, стала инвалидом. Кроме потери слуха, у нее были проблемы со зрением и легкий односторонний паралич. Крестная мать Софьи, Наталья Рау (ставшая позже известным сурдопедагогом) устроила девочку в школу глухонемых. Н.Рау организовала встречу Сони с великой княгиней Елизаветой Федоровной, после убийства  мужа постригшейся в монахини.

Соня заявила Елизавете Федоровне, что они стоят по разные стороны баррикад и помощи от врагов она получать не хочет. Елизавета Федоровна ответила Соне: «Какие же мы враги, девочка? Мы все братья и сестры во Христе». Она часто разговаривала с Соней и смягчила ее сердце, девочка согласилась пожить в Марфо-Мариинской обители. Елизавета Федоровна возила Соню по святым местам и показывала знаменитым врачам, но ничего не помогло. Борис Рождественский, знавший по революционной борьбе ее мать, помогал девочке. Когда Софья повзрослела, он стал к ней свататься. Она же не хотела быть обузой. Священник Марфо-Мариинской обители сказал Соне: «Значит хороший человек, если третий раз просит руки инвалида», и посоветовал выходить замуж. После этих слов батюшки Софья согласилась стать женой Рождественского – брак оказался счастливым. Финал жизни Елизаветы Федоровны был столь же героическим, как и вся ее жизнь…

История третья. Гопфенгауз

Если в Интернете ввести в поиск фамилию «Гопфенгауз», то наверняка обнаружится ссылка на факт биографии человека, до сих пор чтимого на Алтае: «В 1876 году Василий Штильке возвращается в Барнаул, становится домашним учителем. Его учениками были сыновья городского головы В. А. Карпинского, врача Г. Д. Гопфенгауза, начальника Алтайского горного округа Н. И. Журина».

Имя врача находим и в дневнике знаменитого Альфреда Брема: «Мы пробыли в Барнауле до 28 июня (1877 года – прим. авт.). И все время образованное общество встречало нас весьма любезно.  В особенности главный горный начальник Эйхвальд, врач Гопфенгауз, аптекарь Зандцер, а также Функ, Гуляев и др. Мы посетили все районы города и побывали на экскурсии в окрестностях города.  Нам устроили охоту на бекасов на островах в пойме Оби. Нам сделали многочисленные подарки в виде коллекции растений, останков допотопных животных. Из музея – коллекцию насекомых. 28-го июня в половине седьмого вечера мы попрощались со здешними новыми друзьями и знакомыми…»

Во время визита Брема на Алтай замечательный горный инженер, исследователь, писатель (а в будущем – и городской голова Барнаула) Александр Черкасов презентовал ему свою книгу.  Всемирно известный ученый, вспоминал Черкасов, «особенно поблагодарив меня и тут же развернув книгу, отделанную в хороший переплет, четко и с расстановкой прочитал: «За-пис-ки о-хот-ни-ка Во-сточ-ной Си-би-ри». Но этого мало, он начал читать сам и сделанную мною надпись…, но не мог, а потому и спросил меня:

- Was ist das? (Что это?)

Тогда я прочитал ему сначала по-русски:

Брем! муж познаний и науки!

Когда заснуть не можешь ты -

Возьми, брат, книгу эту в руки,

И сон прервет твои мечты!..

Но выслушав это, он, видимо, не понял и потряс головой; тогда я тотчас дал ему построчный перевод на немецком языке, сделанный доктором Гопфенгаузом. Брем, прочитав его, расхохотался от души, замахнулся на меня книгой, а потом обнял по-братски и расцеловал три раза».

Эти три упоминания о Гопфенгаузе — не первые мои находки. Первая была случайной: в списке служащих барнаульской прогимназии (будущей казенной женской гимназии) я увидела имена сразу трех представителей фамилии: в учреждении преподавали две дамы Гопфенгауз, а глава семейства значился врачом.

Так кто же вы, доктор Гопфенгауз? Признаюсь, редко когда мне так везло – ответ на этот вопрос я нашла почти сразу в фундаментальном труде Дмитрия Карпинского о роде Гопфенгауз (Гопфенгаузен). Согласно исследованию Д.Карпинского, Герман Гопфенгауз(ен) — потомок курляндской ветви старинного рода. Его отец Давид-Дитрих-Христиан Гопфенгауз родился в Митаве, в 1830-м переехал в Ригу. Был купцом, имел двух дочерей и трех сыновей.

Похоже, Барнаул забыл Гопфенгаузов. Я спрашивала о них краеведов, историков, архивистов – они признавались, что слышат эту фамилию впервые. Но мне вновь повезло. Сначала я нашла пару папок в краевом архиве: хотя они и были весьма тонки, в них обнаружилась интересная информация. Основываясь на оной, могу утверждать, что большую часть своей жизни Герман Гопфенгауз прожил на Алтае. Вероятно, здесь он и умер. Родился же наш герой 10 мая 1822-го в Риге. Он сам об этом пишет в рапорте 1857 года: «Имею честь донести, что я уроженец Лифляндской губернии города Риги». В том давнем 1857-ом наш герой ходатайствовал о назначении ему надбавки за выслугу лет: за безупречно отработанную в Сибири «пятилетку» начислялась тогда ¼ оклада. (Если прежде его доход составлял 430 рублей серебром в год, то с 1857-го он увеличился на 107 рублей 50 копеек.)

Из этой арифметики можно сделать вывод: в Сибирь Гопфенгауз приехал сразу же «по окончании курса наук в Дерптском университете», в 1852 году. Вероятно, доходы нашего героя с годами росли: он отработал не одну «пятилетку», к тому же уверенно шагал по карьерной лестнице — был старшим лекарем в Барнаульском госпитале, позже заведовал Павловским госпиталем. Надежды обнаружить его формулярный список пока не оправдались. Но зато я нашла списки его жены, преподававшей немецкий язык в барнаульской прогимназии! И из них узнала немало, а именно…

Екатерина Григорьевна Гопфенгауз (ур. Подускова) была дворянского рода, дочь надворного советника. Она родилась в 1822-ом. Воспитание получила в «Сиротском институте, Санкт-Петербургском Воспитательном Доме, где окончила полный курс наук» в 1853-м.

Что можно узнать из формулярных списков Е.Г. Гопфенгауз  о ее детях? В первом по времени списке читаем: все дети – православные, старшие — «занимаются частными уроками».

Самой старшей была Екатерина, родившаяся 28 апреля 1855 года — она работала учительницей музыки в Омске. Ольга училась в Петербурге, в Екатерининском институте, в 1879-м работала учительницей французского языка в барнаульской прогимназии. Из списка следует также: Мария в 21 год работала гувернанткой в семье Аносовых. София обучалась пению в Петербургской консерватории. Анна училась в Омской гимназии. Николай был старше Владимира на два года.

О братьях известно вот еще что. Владимир Германович Гопфенгауз жил во Пскове, состоял в должности окружного акцизного надзирателя, был членом ревизионной комиссии Псковского отделения Попечительства императрицы Марии Александровны о слепых, хозяйственным распорядителем Псковского общественного собрания. Имел чин коллежского советника. Сохранилось очень ценное свидетельство о Борисе Владимировиче Гопфенгаузе(не). Оно принадлежит Митрополиту Антонию Сурожскому. Б.В. Гопфенгаузена он называет одним из тех, кто сыграл большую роль в годы его молодости «по отношению к России и по отношению к Церкви». Вот что писал митрополит: «Когда я был мальчиком лет девяти, меня отправили в скаутский лагерь. Эта организация называлась «Молодая Россия». Начальником этой организации был дядя Боб — Борис Владимирович Гопфенгаузен… Что меня в нем поразило — это его личность. Он был человек небольшого роста, скорее худой, очень спокойный, никогда не повышал голос. У него было два свойства. Одно — это его бесконечно глубокая любовь к России. «Молодая Россия» для него была будущим нашей Родины. Нас он готовил к тому, чтобы рано или поздно вернуться в Россию и принести туда все, что мы сможем собрать с запада».

О Николае Германовиче известно чуть больше. Он учился в томской гимназии (выбыл из 7 класса в 1883-м). Затем обучался в Казанском ветеринарном институте и в Московском университете. За участие в студенческих беспорядках в ноябре 1887-го был исключен из университета и выслан в Барнаул, где находился под негласным надзором полиции. В конце 1888-го получил разрешение на жительство в Москве. В начале 1890-го приехал в Рязань и вновь попал в поле зрения полиции. В 1891-ом уехал из Рязани в Бакинскую губернию. В 1894-ом жил, по-видимому, в Москве: там был арестован в апреле 1894 года, увезен в Петербург и привлечен к дознанию по делу партии «Народное Право» (дело было прекращено за недостатком улик). На время коронации его удаляли из Москвы; с 6 апреля 1894-го до 1900-х годов вновь был под негласным надзором. В 1900–01 г.г. числился студентом первого курса математического факультета Московского университета. Заведовал в Москве конторою «Энциклопедического словаря Гранат» — одной из крупнейших дореволюционных русских универсальных энциклопедий; с 1898-го состоял главным бухгалтером и управляющим делами наследников Гирша в Москве.

Информацией о судьбе Анны Гопфенгауз я пока не располагаю. Что касается Екатерины Германовны… О ее муже известно гораздо больше, чем о ней самой. В 1887 году Екатерина стала женой Валериана-Яна-Штефана Адамовича Фишера. Военный инженер, он вступил в службу в 1859-м и сделал карьеру: был начальником инженерной дистанции в Семиреченске, главным инженером Западно-Сибирского военного округа, начальником, а затем главным управляющим инженерной дистанции (до 1897 года) в Омске.

***

В Памятной книжке Томской губернии за 1884 год я нашла упоминание об учительнице «немецкаго языка: Вдова Коллежскаго Советника Екатерина Григорьевна Гопфенгаузенъ». Признаюсь, увидев эту запись, я обрадовалась: значит, не дожил отец до тех страшных времен, когда семена, посеянные Штильке, взошли. А быть может, преждевременно свели его в могилу революционные настроения Николая? Или бунтарский дух Софьи и Марии — тех дочерей, о которых нам сейчас известно больше, чем о других детях сибирского немца Германа Дмитриевича Гопфенгауза… 

Софья Германовна Гопфенгауз-Хренкова