Тема Великой войны завещает беречь бесценный мир

Тема Великой войны, отгремевшей более семи десятилетий тому назад, не уходит из людской памяти и по сию пору, напоминая нынешнему и последующим поколениям о её ужасах, завещая беречь бесценный мир. Эта мысль особенно всколыхнула сознание, когда в компании друзей мы отмечали мужской праздник – День защитника Отечества, разговор естественным образом зашёл о войне, точнее, о памяти о ней.

Роспись на Рейхстаге

Рассказ одного из участников компании, известного в городе музыкального продюсера Евгения Колбашева, крепко зацепил необычностью ситуации и показался мне глубоко символичным. Более того, осмысление услышанного заставило вспомнить другую историю, тоже военную, хотя сюжетно совсем иного плана и, образно говоря, взгляда с другой стороны. Но обо всём по порядку.

Работа Евгения предполагает постоянные разъезды, и, приехав впервые в Берлин и уладив деловые проблемы, неофициальную часть своего визита он, естественно, решил посвятить знакомству с городом, особенно с тем легендарным кварталом, где расположены бывший Рейхстаг и Бранденбургские ворота – не такие уж чуждые русскому уху названия. В памяти живо вставали рассказы отца-фронтовика, связиста, пропахавшего на животе пол-Европы, дошедшего до Берлина и расписавшегося вместе с другими ликующими победителями на стене Рейхстага.

Сколько ни уговаривали Женю его германские партнёры сменить объект экскурсии, объясняя, что большинство надписей военной поры давно убраны, а здание отреставрировано и является в настоящий момент государственным учреждением, он упорно хотел не только сам, но и глазами отца посмотреть на то место, где решилось, по существу, будущее всего человечества. Тот перелом, который должен был, по словам Сталина, «обеспечить мир народам по крайней мере на ближайшие пятьдесят лет».

Строение, в котором до и во время войны размещался Рейхстаг, как и все объекты федерального значения, охранялся полицией. Ныне там находится бундестаг – Федеральное собрание Германии. Однако сопровождающим Евгения немецким коллегам удалось договориться с шуцманом – полицейским, чтобы он пропустил к зданию «сына русского фронтовика, который победил, но не поработил Германию, завоевал суверенитет не только народам Европы, но и дал свободу выбора его родине».

Тот, очевидно, был воспитан в традициях национальной идеи покаяния немцев и, индифферентно отвернувшись, прошёл к дальним колоннам здания. Евгений же, подойдя ближе, приложил руку к стене, помнящей дымы пожаров и автоматные очереди в яркое весеннее небо опьянённых победой советских воинов 45-го. Ладонь едва ли не явственно нащупала выбоины от пуль и осколков…

Вынув фломастер, он размашисто расписался на этой стене, и в широкой этой подписи явно угадывалось имя старого солдата.

Замкнулась связь времён, и сыновний долг перед отцом, отвоевавшим ему жизнь, был исполнен.

«За русских женщин»

Рассказ мой не будет завершённым ещё без одной истории, обещанной вначале.

В 1986 году Алтайский государственный университет, где я тогда работал, посетила с научным визитом солидная делегация японских археологов, с которыми у алтайских коллег были общие интересы и велись совместные исследования. Окончание плодотворной работы один из основателей университета и первый его ректор Василий Иванович Неверов решил завершить небольшим фуршетом в честь японской делегации.

Во время сугубо делового, даже церемонного застолья произошёл очень интересный случай, описанный В.И. Неверовым в его автобиографичной книге «Университет – моя любовь!».

«…Первый тост за гостей. Закусили. И вдруг профессор Като Кюдзо наливает водку не в стопку, а в большой фужер, поднимает и говорит:

– Позвольте сказать мне. Хочу произнести тост в честь русских женщин.

Среди нас некоторое замешательство – за столом ни одной женщины.

– Я вижу ваше недоумение, – продолжил профессор, – но позвольте кое-что прояснить.

После поражения Японии в вой­не 1945 года я в качестве военнопленного был в одном из лагерей Читинской области. И вот однажды замполиту лагеря потребовалось пойти за необходимыми товарами в город, который был от нас в 15 километрах. Взял он и меня в качестве вьючного животного. Нагрузив основательно рюкзак в городе, уже ближе к вечеру отправились назад. Зима, но снега не много, сантиметров десять. Капитан решил сократить путь, и мы пошли по прямой. Вскоре перед нами оказалось замерзшее озеро. Мой начальник попробовал лед – тонковат, но идти можно. Идем. Лед потрескивает, душа замирает. И вдруг меня всего обожгло – лед не выдержал, я оказался в воде. Все, подумалось, конец. В лагере военнопленные умирали пачками. К ним добавится еще один. С капитана никто не спросит. Я пытался – не слишком, впрочем, успешно – бороться за жизнь, инстинктивно хватаясь за кромки обламывающегося льда. «Держись!» – неожиданно ворвался в уши голос замполита. Все-таки русская душа! Капитан, скинув шинель, лег на лед и стал бросать мне конец своего ремня, но рюкзак (не менее 15 кг) не позволял выбраться наверх. Наконец мы оба лежим на льду, переводим дух. Выбравшись на землю, побежали, а мороз крепчал. Скоро одежда моя стала ледяным панцирем. Я уже не бежал, а еле двигался. Капитан матом и пинками гнал меня вперед – иначе сдохнешь!

Когда мы доплелись до попавшейся на пути деревушки, я у первых изб рухнул на снег. Сбежались женщины. «В баню его, в баню», – крикнул кто-то. «Нельзя! – сурово оборвала пожилая женщина. – Помрет. Пусть сначала отойдет». И вот я сижу на чурке, поставленной в большую лохань, с меня стекает вода из растаивающей одежды. И чем больше я оттаивал, тем больше нестерпимая ломота охватывала все тело. «Вот теперь можно в баню», – сказала та же женщина. Но я не мог идти, не мог даже говорить: язык распух и не слушался. Женщины подхватили меня на руки, внесли в баню, со смешками раздели, уложили на полку и стали хлестать вениками. Тело почувствовало возвращение тепла. Когда с помощью этих же женщин я вернулся в избу, меня заставили выпить большую кружку дурно пахнувшей водки, я забыл ее название…

– Самогон, – подсказал кто-то из нас.

– Да, да, – радостно заулыбался Като Кюдзо и продолжал: – Голова закружилась, женщины помогли подняться на печку, укрыли тулупом, и я провалился в сон.

Проспал ночь и полдня. Проснувшись, почувствовал удивительную легкость, бодрость, ясность в голове. Ощущение молодого, здорового тела. Мое шевеление заметила хозяйка – вчерашняя пожилая женщина.

«Проснулся, соколик? Ну как? Хорошо? Тогда оболакайся», – и подала выстиранную и просушенную мою одежду.

Она поставила на стол чугунок горячей картошки, кружку молока, положила краюху хлеба (неслыханное в то время богатство!), и я жадно набросился на еду. Понимал, что это нехорошо, но ничего не смог с собой поделать. А женщина, подперев голову рукой, печально смотрела на меня. И вдруг я неожиданно для себя разрыдался. «Боже мой, – подумал, – ведь для них я враг, в деревне наверняка есть те, кто не вернулся с полей прошедшей войны, а они спасают мне жизнь, отдают, отрывая от себя последнее». Я продолжал плакать, а женщина подошла, погладила мою голову и проговорила: «Ну что ты, что ты, успокойся. Бог даст, все образуется и ты еще вернешься к своей матушке. Ждёт тебя, поди, надеется».

С тех пор в какой бы стране, в какой бы компании я ни был, считаю своим священным долгом произнести тост за русских женщин, за их самоотверженность, великодушие и благородство.

Като Кюдзо осушил бокал и сел. Долго никто не решался первым нарушить торжественную тишину…»

Уверен: совсем не случайно первая из рассказанных здесь историй заставила меня вспомнить и этот давний эпизод из жизни старого японского солдата. Сегодня, когда первое послевоенное поколение сменило уже второе и подрастает третье, когда в мире активно размываются, подвергаются сомнению ужасы и последствия минувшей колоссальной трагедии, как никогда своевременно поведать молодым эти и подобные им истории.

За прошедшие семь десятилетий, к сожалению, наши идеология и культура постепенно, но в значительной мере утратили послевоенный нерв и настрой, законную гордость победителей. Прекрасная литература для детей и подростков, особенно издательства «ДЕТГИЗ», не переиздаётся, её заменили низкопробным суррогатом вроде комиксов и аниме, современные театральные постановки и особенно кинематограф заметно утрачивают свою духовную, нравственную и патриотическую составляющую в продукции на военную тематику, рассчитанную в основном на коммерческий результат.

Тему эту обсуждать можно бесконечно, поэтому лишь процитирую напоследок своего незабвенного учителя истории, директора моей школы фронтовика А.Д. Зинкова. «Ребята, – говорил Андрей Данилович, – запомните навсегда: как только вы забудете прошедшую войну, ждите новую…»

Валерий МОЗЕС.