Почему Михаил Светлов рвался душой на Алтай?

Герои, выжившие на фронтах Великой Отечественной, и мальчишки, сожалевшие о том, что по возрасту не успели на войну… Не открою Америку, если скажу: целина была поднята благодаря их общему ратному труду. Но и другое поколение приняло участие в освоении целины – то самое, что «Яблочко» – песню держало в зубах. Героями пьесы Михаила Светлова об алтайских целинниках наряду с молодежью стали тогдашние ровесники поэта. И неслучайно Светлов изменил первоначальное название произведения. Пьеса сейчас известна как «Молодое поколение»…

В этом творении поэта полковник в отставке Антон Бережков вдруг в парторге целинного поселка узнает старого товарища. Светловские Николай и Антон вспоминают, как комсомолили на Украине. Ожившей фотографией – в кожанке и буденовке – перед их взором предстает погибшая Лидия, «девочка мирового восстанья». Теперь-то я знаю, что описанная в пьесе встреча носит характер автобиографический, а одному из героев автор дал имя друга юности…

«Когда я ещё постарею…»

Марка Юдалевича познакомил со Светловым в Москве писатель Александр Яшин. Позже, в 1955-м, будущий патриарх алтайской литературы встретился со Светловым в Барнауле. Несколько раз дорогой гость одолевал Юдалевича просьбой разыскать редактора рубцовской газеты Коробкова, волновался, что не успеет с ним встретиться. Недаром, полагаю, одному из главных героев своей пьесы Светлов вложил в уста слова: «Думаешь, я в Рубцовск за запасными частями ездил? Мне бы их все равно прислали. Я из-за тебя, проклятый, ездил…»

Так почему же знаменитый поэт так рвался в Рубцовск в 1955-м? Заинтригованный, Юдалевич спросил тогда поэта: «Зачем Коробков вам нужен, Михаил Аркадьевич? Он, по-моему, и поэзией-то давно не интересуется». На что получил ответ: «Послушай, с ним или с тобой я учился в Екатеринославском высше-начальном училище бог знает в каком году? Если это забывать, что же тогда помнить?»

Екатеринослав позже звался Днепропетровском (ныне он Днепр. – Прим. авт.). Так вот, именно в этом городе и жили-были два мальчика, Миша и Коля, друзья-одноклассники. В «Заметках о моей жизни» Михаил Светлов писал: «Когда-нибудь, когда я еще постарею и стану более усидчивым, я подробно расскажу читателю о нравах и быте старой школы, об учителях, каждому из которых мы придумали забавную кличку, о моем товарище Белоусове, убежавшем на фронт, но затем водворенном на место жительства, о Черногубовском, который за меня исполнял все чертежи, и я по этому предмету имел пятерку (вторая пятерка была по поведению, больше пятерок не было), и, наконец, о моем однокласснике Коле Коробкове. Здесь я должен ненадолго остановиться… Я решил испытать себя в области поэзии. Стихотворение в двадцать строк заняло двадцать минут. Начиналось оно весьма свежей строкой: «Войско храбро наступает...»

Я посвятил Колю Коробкова в свои творческие успехи. На следующее утро он мне принес стихотворение размером до двухсот строк. И тут между нами началось соревнование – кто напечатается первым? Мы шатались по редакциям, и ленточку финиша первым оборвал Коля Коробков. Его напечатали в общегородской ученической газете. Я и тогда понимал, что стихи прескверные... я еще не мог знать, что очень нужная тема иногда тащит за собой очень плохой текст… Все же в 1917 году в газете «Голос солдата» было напечатано мое первое стихотворение».

Увы, Светлов не успел рассказать о екатеринославском детстве. Это сделал его друг. Называется сочинение «Нежные воспоминания детства». Почему именно так? На подаренной другу книге стихов Светлов написал: «Коле Коробкову с нежными воспоминаниями детства. М. Светлов».

«Если это забывать?!.»

Каким было детство городской ребятни дореволюционного Екатеринослава? Н. Коробков вспоминал об обычных мальчишеских забавах, футбольных баталиях, гулянье в Потемкинском парке. «Ветви тополей, дубов и старых орешин переплетались над нами. Мы сбегали к самой воде по тропинке, окутанной зеленым сумраком. Вода кипела и пенилась, выворачивая камни со дна» – таким запомнил он Потемкинский. Но был и другой парк – Английский сад в районе аристократических особняков. Туда друзьям вход запрещался. Стоя у ограды, Миша и Коля смотрели на игравших в крокет холеных мальчиков в коротких бриджах… Часто заходили наши герои на Озерку – так назывался базар. Там торговал отец Светлова (тогда еще Миши Шейнкмана). Угощал он мальчишек… черными яблоками.

«Ели вы когда-нибудь черные, опаленные солнцем яблоки? – писал Коробков. – Представьте себе – лежала под открытым небом россыпь прекрасных антоновок. И вот самые нежные из них сморщились и потемнели под прямыми полдневными лучами, как бы спеклись. У них и вкус как у печеных яблок. Черные яблоки. Никогда не забыть их, это вкус нашей юности».

Но и другие яблоки пробовали мальчишки – из сада крупного домовладельца Лещинского. Однажды вечером, когда Коля перемахнул через забор, на него набросились собаки. Миша не оставил друга в беде – перебрался через высокую ограду и стал отгонять псов. Появился хозяин, разбуженный лаем. Ответ друзья держали вдвоем… Но набеги на чужой сад не прекратили. Уже тогда Миша блистал остроумием. Он предупреждал друга: «Смотри не наделай шуму, Коля. А то сбежится вся семья Лещинских и яблоку негде будет упасть».

В училище Миша и Коля сидели за одной партой. Коробков запомнил такой случай. Однажды его друг пришел в класс с туго набитым ранцем – в нем были книги. За чтением Мишу на уроке и заметил учитель.

– Чем вы занимаетесь? – загремел он.

Светлов поднялся и показал томик Пушкина. Чуть картавя, он прочитал:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.

Последнюю строчку Миша повторил дважды. Класс настороженно молчал. Суффикс (кличка педагога. – Прим. авт.) прошипел:

– На два часа без обеда!

«Давай стихи!»

Революция… В Екатеринославе бурлила жизнь. Выросшие мальчики не могли оставаться в стороне. В городе создавались молодежные организации: клуб «Маяк» объединял меньшевистски настроенных, «Астория» – большевиков. Наши герои поначалу бегали из клуба в клуб, но потом выбор сделали в пользу «Астории». Именно тогда Светлов стал писать стихи. Как мы уже знаем, опубликовал свои вирши первым Коля. «Наши соседки – мадам Гринберг, мадам Сомовская и мадам Шленская – смотрели на меня с великим сожалением: «Ну куда ты лезешь? Вот Коля – это талант! А ты?» – вспоминал Михаил Аркадьевич.

…В одной из комнат «Астории», на двери которой было написано «Союз социалистической молодежи при партии большевиков», наши герои с друзьями встречали новый, 1918 год. Стрелки часов приближались к двенадцати. Все запели: «Отречемся от старого мира». Потом – «Кипит наш разум возмущенный…»

– Давай стихи! – потребовали ребята.

И в наступившей тишине Светлов начал читать.

Кто сильнее?

«Мы дружили долгие годы – с детской поры до последних его дней», – вспоминал Коробков.

В годы Гражданской войны друзья подолгу не виделись. Николай попал на артиллерийские командные курсы во Владикавказе. Был делегатом Первого Всеукраинского съезда комсомола. Приехав в 1919-м на побывку в родной город уже в звании красного командира, он разыскал друга. Шестнадцатилетний Миша был тогда редактором первого на Украине молодежного журнала «Юный пролетарий». Михаил приезжал к Николаю, когда тот служил в пограничных войсках. Позже оба друга работали в Ленинграде: Коробков – в «Ленинградской правде», Светлов – в «Смене». Потом один перебрался в Киев, другой – в Москву.

«В Москве я бывал у него на Покровке, в знаменитом общежитии писателей-«молодогвардейцев», а потом в его квартире, в проезде Художественного театра. Он приезжал с выступлениями в Киев, где я тогда работал в местной газете... А много позднее, после войны, когда я работал на Алтае, в городе Рубцовске, однажды в воскресный день зазвонил у меня дома телефон.

– Это я, – прозвучал в трубке знакомый голос. – Нет у меня крыши над головой…»

За материалом для пьесы о целинниках Светлов приезжал с режиссером Семеном Гушанским. Тот запомнил один случай из алтайской «эпопеи»: «В одном из целинных совхозов утром зашли в столовую позавтракать. У раздаточного окошка бушует молодой здоровенный парень... нагло, мерзко хамит официантке. И вдруг тщедушный Светлов срывается с места, подбегает к верзиле и кричит: «Что вы хамите? Советская власть сильнее вас!» Парень был так поражен этим заявлением, что затих и ретировался».

*   *   *

«Возможно, когда-нибудь мне удастся написать обо всех этих многочисленных встречах», – писал Николай Коробков, вспоминая друга. Увы, вероятно, и он не успел оставить воспоминаний. И еще раз увы: ни в архиве редакции рубцовского «Местного времени», ни в городском, ни в краевом Госархиве не нашлось пока документов о Николае Коробкове… Удалось установить лишь то, что с 1946 по 1950 год он был редактором газеты – тогда она называлась «Большевистский призыв». А в одном из номеров многотиражки Алтайского тракторного завода за 1954-й я также увидела подпись «Н. Коробков».