«Меня закалил Гитлер»

Война, гетто, фашизм. То, что для целого народа – историческая память, для Бэлы Злобиной из Родино – украденная юность.

Местечко

У 85-летней Бэлы Шлемовны снова поднялось давление: слегла, посмотрев новости с Украины. Волынская область – ее родина, а в Киеве студентами они гуляли под цветущими каштанами. «Мне сейчас кажется, что прошлое вернулось. По улицам на мотоциклах гоняют молодчики с закатанными рукавами, все, как у нас в местечке 74 года назад. Люблю Украину, но с этой их войной думаю: слава богу, что оттуда уехали и я, и мои родные», – капая себе валокордин, не то нас, не то себя успокаивает женщина.

У нее трое детей, восемь внуков, восемь правнуков. Как и все бабушки на свете, она вяжет им носки и варежки и не ждет от них милости – когда приедут в гости. Когда скучает, общается с ними по скайпу, в «Одноклассниках» или «ВКонтакте». Вот только племянника, что живет в Германии, недавно из друзей удалила – не сошлись во взглядах на войну и украинские события. «Тот все на Россию да на Путина наезжает, им здорово на Западе мозги промывают. Меня он не слышит, хотя я, а не он, знаю, чем заканчиваются войны», – сетует бабушка.

Младшая Бэла родилась в многодетной семье Софьи и Шлемы Рог в польском местечке Мыльница – ее родная Волынщина относилась до 1939 года к Польше. К началу войны с мамой и папой остались двое из шестерых детей – Лея 13 лет и 11-летняя Бэла. Старшая Ента вслед за женихом эмигрировала в Аргентину. Брат Гриша ушел воевать и с фронта не вернулся. Сестра Таня, коммунистка и активистка польского подполья, сидела в тюрьме, а потом эвакуировалась, забрав с собой Ульяну.

«Всех убили»

Один из рассказов сестры из жизни подпольщицы Бэла Шлемовна помнит в деталях до сих пор. Тюрьму летом 41-го разбомбили и узники бежали под градом снарядов. Одной из женщин осколком оторвало голову, а она все бежала, по инерции, что ли… Тогда этот рассказ показался Бэле бредом. Но село было оккупировано, в кузню отца вошел настоящий немец с автоматом наперевес, закатанными рукавами и надписью «С нами Бог» по-немецки на пряжке ремня. И тогда младшая дочь кузнеца Шлемы впервые испугалась: 

– Все как в страшном кино, фильм называется «Тяжелый песок». Не видели? Как будто про мою семью снят. С именем Бога они пришли нас убивать. Каждый еврей, взрослый и ребенок, должен был носить опознавательный знак – желтый круг диаметром 8 сантиметров. За любое неповиновение – расстрел. Вскоре расстреляли отца – за то, что не выдал, где находится дочь-подпольщица. Его убили свои же, полицаи из местных.

Девочка, вся вина которой заключалась в принадлежности к народу, не имеющему, с точки зрения немцев, права на жизнь, очень скоро привыкла к смерти. Полицаи стреляли, вешали, закапывали живьем. Семью, прятавшую у себя раненого советского летчика. Комсомольцев – активистов подполья. Мужчин старше 16 лет без разбору и вины. Соседний поселок Гай – целиком, выжил лишь маленький мальчик. Он сидел поверх трупов и звал маму. Каратель заколол его вилами. После войны по свидетельствам выживших нелюдей судили, об этом Бэла узнала из газет, присланных из родных мест.

Милейшая бабушка рассказывает о страшном своем детстве буднично – милосердное время давно присыпало воспоминания пеплом. Гетто, голод (все, что давали фруктовые сады и хозяйство, забирали немцы), их гонят на расстрел, все кричат, и мама, слабая от голода, с непонятно откуда взявшейся силой, спасая дочек, выталкивает их за плетень, в пыльные лопухи чужого огорода. Через 10 минут Лея с Бэлой слышат страшные сухие щелчки…

«Старушки»

Осенью 41-го сестры побирались. Кто-то открывал перед ними двери, кто-то вон гнал. Ночевали в лесу, зверя дикого не боялись – только немца. От холода укрывались украденной холстиной (Бэла Шлемовна произносит «рядно»), от голода спасались картошкой – тоже ворованной с полей. Даже спустя 75 лет женщина словно оправдывается за то, что выживание в оккупации – наука не из деликатных:

– Ой как стыдно было, нас же папа с мамой учили, что нельзя брать чужого! Но что еще было делать детям, которым нечего кушать? Для нас хлеб с остюками за счастье был. Мы ведь не понимали еще, что не должны жить.

Один добрый человек отвел Бэлу с Леей в лес. Там в наспех сколоченных будках около трехсот уцелевших жителей округи прятались от немцев и полицаев – те боялись партизан и в лес не совались. Через год жизни под елками у сестер был весь мыслимый и немыслимый букет болезней – непроходящий кашель, чесотка, чирьи по всему телу. Взрослые отправили их в ближнее село к местной целительнице за лекарством. А вернулись Лея с Бэлой уже в мертвый лагерь – его обитателей уничтожил карательный отряд румын-фашистов.

Сестер спасла встреча с партизанами из отряда знаменитого Крука. Его разведчики засекли двух старушонок-побирушек. Да, к тому времени Лея с Бэлой уже не похожи были на детей, вот их и приняли за старух. Об этой счастливой встрече стоит сказать отдельно. Отряд под командованием Николая Парамоновича Конищука (позывной «Крук») был самым активным на Волыни. Еврей Конищук еще в довоенной Польше, работая в подполье, как мог спасал своих от «санаций». В 39-м стал председателем сельсовета в селе Грива, а на оккупированной территории организовал отряд из 17 евреев. К весне 43-го партизанское формирование насчитывало 700 бойцов в основном из местных, из них 111 – евреи. Прекрасно ориентируясь в лесах Волыни, отряд Конищука действовал в составе бригады особого назначения под командованием Героя Советского Союза Антона Бринского и за годы войны успел пустить под откос 100 немецких эшелонов, уничтожил две тысячи гитлеровцев. Партизаны брали под защиту бежавших из гетто, скрывавшихся в лесах, – для них Крук устроил в лесах «цивильный» лагерь, в котором нашли кров сотни спасенных от смерти евреев Камень-Каширского, Маневичского и Ковельского районов. В лагере они работали медиками, поварами, пасли и доили коров. «Старушек» первым делом стали откармливать. Сестры брались за любую работу, но женщины, глядя на доходяг, за сердце хватались: «Девоньки, и как же у вас ножки не ломаются?» В селе Озерцы Маневичского района, на партизанской заставе Федорова, сестры шили чуни из шкур, вязали теплые вещи, благо мама их научила. Отряд существовал вплоть до освобождения Украины от фашистов. А когда наши войска пошли дальше на Запад, на Волыни началась новая война – против карателей. Тех, что в 41-м рьяно доказывали вермахту свою верность. Теперь они прятались в лесах.

На Алтае

Меж тем сестер по всей стране разыскивала Таня. И нашла в конце войны. Их с мужем направили в Киев восстанавливать экскаваторный завод. Лею и Бэлу они забрали к себе, поселились на улице Святошина, восстановив дом, разрушенный бомбежкой. Как-то их сосед-военный сказал Бэле: «Меня закалил Сталин». Та ответила: «А меня – Гитлер».

Не замечая прохлады в доме (после жизни в лесу она не любит жары), Бэла Шлемовна перебирает старые фото. Корпус сельхозинститута – здесь она училась. Любимый Крещатик, весь в цветущих каштанах – его в конце 40-х они восстанавливали студентами. Впервые от Бэлы Злобиной я узнала, отчего так зелен Киев. Не все дома получалось восстановить, и на месте зияющих пустот будущие агрономы разбивали клумбы и скверы.

На Алтай Бэла Рог приехала, поменявшись распределением с подружкой. У той жених был из Брянска, а нашей героине на тот момент было все равно, куда ехать. Здесь, у нас, она стала Злобиной, выйдя замуж за тракториста Ивана (увы, он умер 12 лет назад). Работала агрономом, учительствовала и удивила село стойкостью породы. Шесть ее внучек как на подбор похожи на бабушку, кареглазую красавицу. На девочку, оказавшуюся сильнее своих палачей. После войны Бэла Злобина даже нашла в себе силы съездить в родные края. Там, где убили ее родную Мыльницу, теперь стоит гранитный обелиск, надпись на нем «На цьом місці вбито 1200 осіб» в переводе не нуждается. Хотя, может, и нет уже там обелиска. Западная Украина воюет за новые идеалы. Словно и впрямь забыла, чем заканчивается любая война.