Чем закончилась жестокая политика белогвардейцев на территории Алтайского края

Хорошо известный по годам Великой Отечественной войны лозунг «Всё для фронта, всё для победы» десятилетиями ранее, в условиях гражданской войны, не удалось реализовать в нашем регионе. Более того, жесткая политика белогвардейцев по изъятию военного имущества стала причиной первых массовых репрессий среди сельского населения.

«В годы лихолетья»

Так назвал свою исследовательскую работу учащийся Марушинской школы Владислав Сугоняк. Вместе со своим учителем истории Юрием Букреевым он в 2009 году напомнил о десятках земляков, ставших жертвами кровавых событий поздней осени 1918 года. В память об односельчанах была восстановлена вся хронология неравного противостояния.

Все началось с того, что 16 ноября 1918 года белогвардейский отряд, человек двадцать верховых, шел через село Ложкино в волостное село Марушку.

А в селе Ложкино в это же время Иван Шведов, батрак местного «крепкого хозяина» Фёдора Лычагина, только что приехал с мельницы и начал выгребать муку. Жена Лычагина позвала Ивана обедать, а когда он сел за стол, хозяйка в окно увидела, что собаки роются в возе с мукой. Шведов схватил берданку, выскочил на крыльцо и выстрелил в собак. В этот момент колчаковский отряд как раз поравнялся с домом Лычагина. Колчаковцы кинулись в ограду, схватили Шведова, избили его и увезли с собой в волость, в Марушку. Шведову было предъявлено обвинение, что он стрелял в колчаковцев. Многие жители села Ложкино выехали выручать Шведова, другие были посланы в другие села волости, с тем чтобы все съезжались в Марушку.

В это же время в селе колчаковцы по списку, взятому у волостного писаря, начали вызывать солдат, пришедших с германского фронта, и требовать от них шинели. Бывшие фронтовики мировой войны начали смеяться: «Служили, служили, и шинели не заслужили». Многие бывшие солдаты вообще отказались являться на сбор. Организатором протеста земляков стал Степан Афанасьевич Цыганов – переселенец из Рязанской губернии.

17 ноября около дома волостного правления собралось около трех тысяч человек, которые потребовали освобождения Шведова. Колчаковцы закрылись в волости, выставив у двери часового. Петр Иванович Шестаков обезоружил часового. Видя, что дело их плохо, колчаковцы выпрыгнули с северной стороны здания правления в окно и побежали в направлении села Верх-Шубинка. Многие кинулись в погоню за ними. В селе Верх-Шубинка жители тоже встретили «пришельцев» недружелюбно. Следом за ними прибыли и несколько мужчин из Марушки. У сторонников Колчака список марушинских солдат, пришедших с германского фронта, дополнился фамилиями марушан, прибывших в Верх-Шубинку, да и самими верхшубинцами, которые высказывались против колчаковцев.

Выдавали свои

В Марушке, ожидая второго нашествия колчаковцев, многие крестьяне с семьями уехали в полевые землянки. Но бывшие солдаты и другие жители решили дать отпор. Собирались вечерами, договаривались, даже составили письменно так называемый «Приговор». Официальное оформление «Приговора» вел Иван Волобуев. В «приговоре» давалась клятва дать отпор колчаковцам, а семьям, пострадавшим от произвола, оказывать помощь «до самой смерти». Участники «приговора» тоже стали известны колчаковцам от информаторов-предателей в ходе допросов во второй приезд колчаковцев, когда через три дня появился их новый отряд из 250 верховых. 

В селе начались аресты. В волостном доме проходили допросы, порка, избиение арестованных, а также пьянство, обжорство и мародерство.

Розыск лиц, подлежащих аресту, вели не только каратели, но порой и близкие обвиняемых. Делалось это просто: «Не найдешь – твою семью расстреляем». Кроме того, сельский священник Бельский и его сыновья Михаил и Иннокентий, которые стали добровольцами у колчаковцев и прибыли с отрядом, тоже оказывали начальнику карателей поручику Серебрянникову всяческое содействие. Избиение, наказание плетьми осуществлялось палачом Бильманом.

Колчаковцами были расстреляны и замучены в Марушке: Куксин Василий, Куксин Афанасий, Новиков Никита, Косых Степан, Копытов Никита, Волобуев Иван, Стариковы Михаил и Александр, Кулемин Фёдор, Юров Архип, Семёнов Никита, Грибанов Самсон, Селиванов Макар, Самаковский Василий.

Каратели зверски искололи свои жертвы штыками. Так, 18-летнему Куксину было нанесено более 15 штыковых ран в голову. Целый день родственники просили разрешения похоронить погибших. Но домой родственникам тела не отдали. Кто-то принес воды, и на морозе обмыли лица мертвых. Принесли холст, расстелили его на дно могилы. Без гробов, в одежде сложили расстрелянных.

Первая месть

Оставшиеся на свободе участники восстания поклялись отомстить за расправу. Выкрали добровольцев карательного отряда, детей попа Бельского – Михаила и Иннокентия. Они были приговорены к смерти за измену и увезены к поскотине («яминским воротам»). Там приговор привели в исполнение. Михаил был убит, а Иннокентий был ранен и затаился. Когда мстители уехали, он убежал в Марушку и скрылся. После этого случая каратели совершенно озверели.

Дочь казненного Гаврилы Куксина так вспоминала то время: «Отца увели. Мать целыми днями плакала, носила передачу отцу. Иногда все родственники собирались вместе. Ведь у нас из родственников было арестовано четыре человека. Глядя на взрослых, плакали и мы. Отчетливо сохранился в моей памяти день, когда мать, добиваясь разрешения на свидание с отцом, взяла нас с собой в волостное управление. Брата Мишу она несла на руках, я шла сбоку, держась за юбку. Идти было далеко, и мы несколько раз отдыхали. Трудно было беременной матери нести братишку. Кроме того, она два-три дня ничего не ела. Свидания нам не дали. На площади около сборни я любовалась на высокие новые столбы с перекладиной. Они походили на ворота. Где мне было знать, что через несколько часов мой отец будет висеть на этих «воротах». Видимо, мать кое-что узнала, так как обратный путь был для нее труднее…»

Несмотря на тяжелое положение, заключенные не вешали головы. Палачи могли слышать смех, по-крестьянски грубоватые шутки, но не мольбу о пощаде. Михаил Голых, сидевший в одной камере с ними по делу дезертирства из колчаковского полка города Бийска, так описывал поведение арестованных: «Многие из находившихся в камере были сильно избиты, но держались бодро. Ни стонов, ни вздохов. Вызывали на допросы несколько раз. Обратно в камеру возвращали волоком, в беспамятстве. В ночь на 21 ноября камеру открыли. У узников была договоренность – силой пробиться, но камера была окружена хорошо вооруженным нарядом…».

21 ноября 1918 года, ночью, начали выводить по три человека к виселице. Двенадцать марушан были казнены в тот день через повешение: Чупов Сергей, Путятин Еремей, Федулов Пётр, Рупосов Степан, Поротиков Прокопий, Куксин Гаврила, Голых Егор, Хныкин Иван, Ганов Фёдор, Мерзликин Михаил, Рожнов Фома, Копытов Дмитрий. Были увезены в Бийск Степан Цыганов, Иван Зайцев, Иван Чирков, Сергей Черемняков, Пётр Ганов, Константин Князев (из Верх-Шубинки). Все, кроме Князева, были расстреляны в бийском бору. 
В Князева тоже стреляли. Он истекал кровью. На него наткнулась местная женщина. Она перевязала его рану платком, и он добрался в свое село. Позже Константин Григорьевич работал председателем колхоза в селе Верх-Шубинка.

В 1918 году в Верх-Шубинке карателями были замучены и расстреляны 18 человек по предательству Ивана Белоусова и Алексея Сорокина (позже, в 1919 году, им не удалось уйти от мести партизан). В Марушке было расстреляно колчаковцами 14 человек, повешено 12 человек, увезено в город Бийск и расстреляно пять человек.

Получается, что жертвами кровавой расправы, начавшейся в день рождения Колчака и продолженной уже в дни провозглашения его в Омске «верховным правителем», стал лишь в одной волости Алтая 31 человек. А всего за год его правления колчаковцами, по подсчетам краеведов,  было «наказано» в селах этой волости около пятиста человек.