Не стреляйте весенних гусей

Кто хотя бы один раз видел это удивительное зрелище, запомнит его на всю жизнь. Солнце еще не взошло над землей, на далеком горизонте отсвечивает лишь узенькая розовая полоска, а небо кажется серым, словно затянутым легкой дымкой. Но вот чуть выше розового отсвета появляется тонкая черная ниточка, которая, разрастаясь, рассыпается на отдельные точки, и с неба на землю падают гортанные и тревожные звуки: «Ка-гак! Ка-гак!» И ты уже различаешь приближающийся к скошенному пшеничному полю табунок гусей. Они переворачиваются набок, стремительно теряя высоту, и, переходя на плавный полет, сначала делают круг, а потом садятся туда, где кормились накануне вечером.
Мне много раз доводилось видеть эту картину, и каждый раз она вызывала в душе затаенный восторг.

Дикий гусь – редкая, почти реликтовая птица. Так же как и лебеди, они всю жизнь живут парами, прилетают гнездиться на одни и те же места, которые и для потомства остаются родиной до конца жизни. Гуси не любят, когда их тревожат. Если их спугнули с поля, они уже не вернутся на него.

Ареал обитания каждого вида гуся строго ограничен. Самая северная граница гнездования серого гуся, чаще всего встречающегося у нас на Алтае, – Новосибирская область. Дальше до самой тундры нет ни одного гусиного гнезда. И только в ямальской тундре можно увидеть новые гнездовья. Но их строит уже не серый гусь, а белолобая казарка – самый мелкий представитель этого вида пернатых. Гуменник, останавливающийся во время весеннего перелета на Алтае, гнездится на Таймыре, а белолобый гусь – на юге Тюменской области.

Еще двадцать лет назад в окрестностях озера Чаны, расположенного в Барабинской степи, мне доводилось видеть по нескольку тысяч гусей одновременно. В этом году за три сентябрьских дня не увидел ни одного. Возникало жуткое ощущение того, что эта птица исчезла из здешних мест навсегда. И те табуны, которые я встречал совсем недавно, уже никогда не увидят мои внуки. И даже не поверят моим рассказам о них. Когда я спрашивал своих новосибирских друзей о том, что произошло, они в один голос отвечали:

- Всего гуся выбивают весной на Алтае, когда он останавливается там на отдых.

Это правда, но не вся. Весеннего гуся выбивают и в Новосибирской области. Вот уже несколько лет подряд там открывают весеннюю охоту, которая привела к катастрофическому сокращению всей водоплавающей птицы. На Алтае же, насколько мне не изменяет память, ее не запрещали никогда.

Мы до сих пор гордимся своей природой и ее обитателями, хотя по большому счету гордиться уже давно нечем. В середине шестидесятых годов лоси забредали в центр Барнаула. До сих пор помню, как один из них забрался на территорию детского сада недалеко от Октябрьской площади. Для его выдворения в лес подключали тогда и милицию, и охотничьи службы. А в нагорном бору грибники встречали лосей почти каждый день. Сейчас каждая такая встреча больше похожа на охотничий рассказ, чем на правду.

Человек и природа неразрывно связаны между собой. Исчезнет природа, исчезнет и человек. Эту истину уже давно поняли во всех развитых странах. В США и государствах Западной Европы существуют специальные службы спасения диких животных. Они помогают любому зверьку или птице, попавшим в трудную ситуацию, выжить и вернуться в природу. Вот почему количество диких животных на единицу площади там в десятки, если не сотни раз больше, чем у нас.

Мне каждый год доводится ездить на машине в свой родной Змеиногорск, Белокуриху или Горный Алтай. И только один раз за последние десять лет я видел недалеко от дороги выводок серых куропаток. Поздней осенью позапрошлого года на пути из Карловых Вар в Мюнхен (а это примерно как от Барнаула до Новосибирска) нам повстречались на прилегающих к автостраде полях несколько десятков фазанов, три табунка мирно стоящих около кустов косуль и несколько зайцев. Кто был в Берлине, видел, сколько диких уток и кроликов водится в прилегающем к Рейхстагу парке Тиргартен. Все автострады в Германии и Чехии с обеих сторон огорожены проволочными сетками, чтобы под колеса машин не выскакивали случайно оказавшиеся там животные. У нас такое невозможно даже представить. Да и сетки ставить незачем, поскольку животных вблизи человеческих поселений практически не осталось. Мы взяли от природы все, что могли, больше она уже не в силах соперничать с нами. И не видеть этого не может только слепой. Почему это произошло?

Причин немного, и все они лежат на поверхности. Первая из них – безудержная охота и чудовищное браконьерство. Хотя в последнее время и делаются какие-то попытки взять охоту под контроль, осуществить это не удается. Мешают наш менталитет, охотничьи традиции и, как всегда, нехватка денег. Ведь ни для кого не секрет, что на каждую выданную лицензию добывают не одного, а двух, а то и трех животных. Менталитет просто обязывает обмануть власть, выдававшую лицензию. В той же Чехии охотиться на оленя или косулю можно только под контролем егеря и лицензия находится у него, а не у охотника. Добытая дичь также не принадлежит охотнику, она является собственностью охотничьего хозяйства.

Мне неоднократно приходилось участвовать в охоте на фазанов в Чехии. Начинается она с того, что всех охотников, как солдат, выстраивают в одну шеренгу. Руководитель охотничьего хозяйства произносит перед ними торжественную речь и желает «ни пуха ни пера». Затем охотники разделяются на три группы и идут или едут к месту охоты. Она устраивается на опушке леса, вдоль которой выстраиваются стрелки. Загонщики обходят лесной массив и, крича и стуча по деревьям палками, гонят фазанов навстречу стрелкам. Около каждого стрелка стоит член охотничьего хозяйства и подает ему патроны. Сам стрелок имеет при себе только ружье, но без патронов к нему. Позади каждого стрелка, метрах в пятидесяти от него, стоит подборщик дичи с собакой. Ни один убитый или раненый фазан не остается ненайденным.

Всю добытую дичь собирают в одну машину, увозят на подворье охотничьего хозяйства, раскладывают на поляне, пересчитывают и затем докладывают снова выстроившимся в шеренгу охотникам, сколько и каких фазанов добыто. Все это заносится в книгу учета охотничьего хозяйства. Видя такую скрупулезную педантичность, я ради шутки спросил учетчика, может ли он назвать количество фазанов, добытых в этом хозяйстве осенью 1832 года. И он, ничуть не смущаясь, ответил: «Конечно, могу. Но для этого нужно заглянуть в наш архив».

Из всей убитой дичи охотник имеет право купить одного или двух фазанов. Остальное продают в рестораны или магазины и на вырученные деньги обустраивают охотничьи угодья. Разводят фазанов в собственном инкубаторе, чтобы потом выпустить их в лес, подкармливают, следят, чтобы их никто не трогал. И ни один охотник против этого не возражает. Такова традиция или, если хотите, менталитет.

После охоты устраивается общий ужин, где все сидят за одним столом и делятся впечатлениями от проведенного дня и воспоминаниями о прежних приездах в это хозяйство. Меня, конечно же, интересовал вопрос о браконьерстве. И я задал его руководителю хозяйства.

- О, конечно, - живо откликнулся он. – Браконьерство иногда приобретает у нас просто чудовищные размеры. В прошлом году в том лесу, где вы охотились, задержали трех мальчишек, которые поймали двух фазанов. Можете себе представить, они делают на конце рыболовного удилища петлю и ночью, когда фазаны забираются спать на нижние ветки деревьев, находят их с помощью фонариков и ловят. В этом году тоже задержали уже двух мальчишек. Они отловили одного фазана. Просто не знаем, что делать с этим браконьерством. У вас, наверное, такого нет?

Я усмехнулся, ничего не ответив. Поскольку был уверен: если бы у нас около какой-то деревни появились фазаны, их выловили бы за одну ночь. Причем сделали бы это не мальчишки, а матерые дяди.

Вокруг моего деревенского дома, расположенного на задворках санатория «Березовая роща», того самого, что находится недалеко от села Б.Ключи, еще совсем недавно можно было собирать белые грибы, а весенними вечерами слышать над головой песню бекаса. Рядом на старице речки Лосихи каждый год выводили утят две-три кряквы. Они тоже нередко пролетали вечерами над моим домом. Теперь вот уже несколько лет нет ни грибов, ни бекасов, ни крякв. Лес загадили мусором, на крякв и бекасов каждую весну открывалась дикая охота. Она здесь категорически запрещена, но местные жители не обращают внимания на это, поскольку выстрелы несутся со всех сторон. В результате и лес, и старица превратились в мертвую зону.

Я совершенно уверен, что, если бы в нашем крае была запрещена весенняя охота, на нее не отважились бы и местные жители. Слишком уж вопиющим выглядело бы такое нарушение. Да и поймать нарушителя было бы проще всего, ведь, кроме него, во всей округе никто не стреляет.

Вопрос о полном запрещении весенней охоты вот уже несколько лет поднимают и настоящие охотники, и общественность, переживающая за скудеющую на глазах природу. Тем более что охота уже давно из промысла превратилась в забаву, которую могут позволить себе лишь самые богатые – это очень точно подметил в интервью «Алтайской правде» доктор наук, профессор кафедры общей биологии, физиологии и морфологии животных Алтайского государственного аграрного университета Сергей Снигирев. Один ружейный патрон стоит сегодня пятнадцать рублей, а экипировка, транспорт – многие и многие тысячи. Но именно те, кому нужна такая утеха, и добиваются ее ежегодного разрешения. Они под корень выбивают птицу, прилетающую к нам на гнездовья или останавливающуюся у нас на отдых. Такую охоту нельзя назвать иначе как самым первобытным варварством. Потому что даже эти охотники наверняка понимают, что природа уже не в силах восстановить то, что у нее отбирает человек. Вот самый простой пример. Гусиная пара выводит за лето в среднем шесть птенцов. Значит, осенью это будет уже приличный табунок, состоящий из восьми птиц. Но если весной будет убит один из родителей, ни о каком табунке не будет речи. Вместо восьми гусей останется всего один. Да и найдет ли он себе пару, чтобы вывести птенцов в следующем году? Вот почему абсолютное большинство специалистов утверждают: если в самое ближайшее время ничего не изменится, то очень скоро на наших когда-то богатых угодьях не останется даже ворон.

Но запрещение весенней охоты только начало трудной, повседневной борьбы за восстановление природы. Любовь человека к окружающему миру необходимо воспитывать с самого детского возраста, с первых уроков в школе. Надо объяснять детям, что природа, окружающая их, не вечна, леса и реки уже не те, какими их видели дедушки и бабушки, а каждый зверек или птица – неповторимое создание, появившееся на свет вместе с нами. Уйдут они, уйдем и мы. Никакого исключения быть не может. И здесь тех уроков природоведения, которые преподаются сейчас, очевидно, уже мало.

В отличие от других стран у нас нет экологической полиции, нет и по-настоящему работающих законов по охране природы, поэтому население как городов, так и деревень, не стесняясь, загаживает прилегающее к его жилью пространство. Посмотрите на берег Оби в районе ВРЗ. Вся его верхняя часть уже давно превращена в смердящую свалку. Да что берег Оби! В самом центре Барнаула по улице Анатолия между Социалистическим и Красноармейским проспектами все лето существуют такие же свалки. Едва городские власти успевают убрать сотворенную жильцами частных домов мерзость, как она возникает снова. И такое можно обнаружить в каждом городе, у каждого населенного пункта.

А посмотрите на наши газоны и скверы, обочины тротуаров. Повсюду пустые пивные бутылки, использованные пакеты и прочий мусор. Ни в одном населенном пункте Европы такого нельзя даже представить. Сибирские метели, словно из сострадания к нам, зимой заметают все это снегом, но с приходом весны вся мерзость вылезает наружу, а мы делаем вид, что не замечаем ее. Мы привыкли жить, не обращая внимания на то, что творится вокруг нас. А рассерженная природа уже начинает мстить, делая непригодной для питья воду рек и озер, насылая неведомые ранее болезни, от которых страдают не только люди, но и еще существующие на нашей территории животные. Их нельзя будет сохранить, не сохранив среду обитания.

Между тем природа чрезвычайно отзывчива на заботу о ней. Примером тому может служить единственный во всей Сибири заказник, где зимуют лебеди, расположенный в Советском районе нашего края. В первые годы, когда на незамерзающем озере начали охранять и подкармливать лебедей, их оставалось на зимовку около полутора десятков. Сейчас там ежегодно зимует свыше трехсот птиц.

Еще более разительный пример можно привести по Тюменской области. На территории Армизонского района, расположенного в самой южной ее части, когда-то обитало большое количество белолобого гуся. Потом его выбили до такой степени, что на гнездовья там стало оставаться не более пяти-шести пар. И тогда по инициативе областного управления охотничьего хозяйства на территории района было решено сделать заказник. Прошло всего несколько лет, и осенью в заказнике можно было уже насчитать до пяти тысяч гусей. Численность белолобого гуся практически восстановилась.

Среди моих друзей немало охотников. Открытие осеннего сезона для них всегда праздник. Но в последние годы он становится все более грустным. Количество водоплавающей дичи на Алтае катастрофически сократилось. Один добытый за утро чирок или одна лысуха сегодня считаются богатыми трофеями. Но если не будет запрещена весенняя охота, не будет и этих трофеев. И наши дети никогда не услышат над головой завораживающего свиста диких крыльев и весеннего блеяния бекаса.

Станислав ВТОРУШИН, писатель