Крынка с трудной судьбой

Реконструкция военного госпиталя времен Великой Отечественной войны создана в Рубцовске в Музее истории медицины Алтая, его основатель и директор Иван Беккер – отличник здравоохранения, заслуженный врач России.

Такие же двухъярусные койки и операционные разворачивались, наверное, в любом другом тыловом госпитале Сибири. Иван Генрихович ратует не за эксклюзивность, а за достоверность, а потому даже к официальным цифрам относится с осторожностью:

– Считается, что на Алтае было развернуто более 60 госпиталей. Но точной цифры нет: часть из них просто стояли законсервированными на железнодорожных путях, чтобы в любой момент их можно было прицепить к составу и отправить куда-нибудь под Можайск. Но есть карта, на которой указаны 54 стационарных госпиталя. Обязательным условием их размещения были железная дорога рядом и двухэтажное здание, школьное, например.

Посуду и постельные принадлежности военврачи часто просили у населения: в начале войны с учетом больших потерь не ясно было, сколько госпиталей в тылу понадобится. Унифицированно оснащались лишь передвижные, умещая в одном вагоне максимум кроватей и операционных.

«Руки жгла»

Своя история здесь есть даже у старой керамической крынки. Ее принесла бабушка, имени которой Иван Беккер, увы, не запомнил:

– Пришла: «Сынок, забери». Я не сразу понял. Оказалось, во время войны она украла крынку из госпиталя, где работала медсестрой. День и ночь рядом с врачами стояла на операциях, некогда было сбегать домой, чтобы покормить детей. И она присмотрелась к крынкам, в которых еда долго не остывала. Отойдет боец от операции, а ему тут же теплую кашку. Эту крынку она и забрала домой. С утра оставляла в ней кашу детям и убегала в госпиталь до ночи. Мне она отдала ее со словами: «Руки мне всю жизнь эта крынка жгла, а тебе принесла – и освободилась».

Гармошке-тальяночке – более века. Во время Гражданской войны в станице Чарышской красные забрали ее у одного из убитых казаков. Попала она в руки человеку мастеровому, знающему толк в инструментах. Он играл на ней 20 лет, а потом его сын Владимир Киселев на Великую Отечественную с собой взял гармошку, до Европы с ней дошел, вернулся в Рубцовск живым, тальянка ему жизнь спасла. Однажды командир попросил его вечером поиграть на дне рождения однополчанина. Как раз в это время артобстрелом разнесло землянку Киселева. Будучи уже совсем старым человеком, Владимир Порфирьевич подарил гармонь музею.

Штука, похожая на современный респиратор, – это наркозный аппарат времен войны, шесть слоев марли, зажатых проволочной петлей. Анестезиологов-реаниматологов не было, и пока хирург резал, латал и шил, санитарка, а то и выздоравливающий боец капали эфир… Набор хирургических инструментов для операций достался Ивану Генриховичу в заводской смазке времен войны – крючки для раздвижения ран, зажимы, тонзиллярные щипцы, механический нож для срезания кожи при её пересадке. Он даже солидол этот счищать не стал достоверности ради.

Бюст Сталина, украшавший когда-то фойе совхоза-техникума, тоже остался здесь, в развернутом на его базе Рубцовском госпитале, а в 90-е годы его передала музею Мальвина Северина. Говорят, когда худенькая и маленькая росточком дочь начальника госпиталя Василия Климовича Северина засобиралась на фронт, военком попросил его отговорить дочку. Но тот ответил: «Буду только горд». Мальвина воевала на Калининском фронте, в одном полку с Александром Матросовым. Доктор Беккер, знавший ее лично, восхищался мужеством медсестры, выносившей с передовой раненых бойцов, и сожалеет о высокой цене, которую заплатила Северина за свои подвиги: «Она же простудила и надорвала на фронте все, что можно было надорвать. Это – война, тяжесть для женщины неимоверная. Своих ребятишек Мальвина Васильевна не родила, но, вернувшись с войны, всю жизнь работала с детьми – пионерами, комсомольцами, в музее 254-го гвардейского стрелкового полка им. Матросова школы № 17. Однокомнатная квартира Мальвины Васильевны всегда была ее штабом, там стоял и бюст Сталина из совхоза-техникума, пока перед своей кончиной она не передала его музею. По свидетельству Ивана Генриховича, она быстро угасла после развала СССР.

«Умереть красиво»

Поначалу показалось, что в истории Мальвины Севериной есть нестыковки. Во-первых, как ее отец мог стать начальником госпиталя, будучи не медиком, а сельхозником? Выяснилось, что директор учреждения, на базе которого разворачивали эвакогоспиталь
(в Рубцовске – совхоз-техникум), становился часто его начальником, занимаясь хозяйственной и оргработой. Несколько слов о Василии Климовиче Северине, почетном гражданине Рубцовска, кавалере ордена Красной Звезды. Он воевал еще в Первую мировую, в Миасском полку, а в 60-х годах ХХ века был общественным контролером газеты «Алтайская правда». Второе сомнение возникло по поводу того, что Мальвина Северина и Александр Матросов были однополчанами. Известно, что Александр Матвеевич, закрывший собой амбразуру немецкого дзота, воевал на Калининском фронте в составе 2-го отдельного стрелкового батальона 91-й отдельной Сибирской добровольческой бригады им. Сталина. Мальвина Северина – тоже на Калининском, но в 254-м гвардейском стрелковом полку 56-й гвардейской стрелковой дивизии. Все прояснил сайт «Мемориал», где сказано, что в 43-м сибирскую бригаду переименовали и речь идет об одном соединении.

Кстати, один из последних прижизненных очерков о Мальвине Севериной опубликовала в 1987 году газета «Коммунистический призыв». В нем автор приводит цитаты из писем, написанных спасенными ею однополчанами. Азарий Алексеев: «Дорогая Мальвинка, моя верная, любящая, заботливая фронтовая подруга, верный, преданный товарищ! Прими самые искренние слова благодарности за то, что ты сделала для меня в тяжелые военные годы». Борис Микрюков: «Прошли десятки лет, но сердце друга, память о давно минувших днях и доблестных друзьях – а ты в их числе, в первом ряду – остались те же». Сама же Мальвина Васильевна, вернувшаяся с войны 20-летней поседевшей фронтовичкой, пережитое, но так и не принятое женским сердцем описала так: «Страшно было всегда. Идешь на марше, свернул солдат в сторону – взрыв. Руку, ногу оторвало. Надо оказывать помощь, а страшно шаг сделать. Страх показать стыдно, и солдат стонет – жалко. Кровь остановить надо – так жгут из портянки же солдата делаешь».

Доктор Беккер, всю жизнь занимаясь формированием этого особого отдела Музея истории медицины Алтая, напоследок и свое отношение к войне высказал:

– Помню, как поразила меня впервые увиденная панорама Бородинской битвы. Тысячи людей идут убивать друг друга. Есть у них пушки, пики, сабли, кони, а далеко в лесочке стоят три медицинские палатки, и там врачи спасают людей, глупых и бездушных настолько, что додумались убивать друг друга. Врачи стараются продлить им жизнь, ту, которую, как они считают, чем красивее отдашь, тем больше тебе почета. Как врач ненавижу любую войну. Вот эта часть сущности человеческой – нехорошая, недаром ведь так много создано – заповеди, религия, законы, Конституция, границы государств, чтобы держать людей в нормообразующих рамках.