За тридцать рублей…

Судьба была благосклонна к Ивану Приступе. Она провела его через большие труды и немалые испытания, даровав взамен долгую жизнь, много встреч с хорошими людьми и настоящее дело. Такое, что на всю жизнь.

Утром 14 ноября 1951 года, когда ему только-только исполнилось 18 лет, он с немалым трудом добрался из родной Усть-Гавриловки до Барнаула и, переночевав в общежитии у земляка, пошел по его совету устраиваться в БСУ-1 «СтройГАЗ». Работы он не боялся, был к ней привычен с самых малых лет, и причины для того были печальные.

В годы горя и печали

Иван Павлович Приступа родился 10 сентября 1933 года в селе Усть-Гавриловка Троицкого района нашего края третьим ребенком, а всего у его родителей было четыре сына. Жили небогато. Отец работал продавцом в сельпо, был хорошим столяром и бондарем да, кроме того, имел красивый почерк. А потому, будучи по своей природе человеком душевным, частенько помогал неграмотным односельчанам писать письма и разного рода заявления. Мама же Ивана была неграмотной, уже спустя много лет ее научила читать и писать внучка Таня, дочь Ивана Павловича.

В селе Павла Приступу уважали, потому избрали председателем комитета сельской бедноты, хотя большой пользы семье это не принесло, поскольку за такую работу трудодней не полагалось. Имелись у такого человека, конечно же, и завистники, и, когда пришел приснопамятный 1938 год, за ним пришли.

– Когда отца арестовали, сделали у нас обыск, – рассказывал Иван Павлович. – Забрали охотничье ружье отца, его костюм и шапку. Старшему из нас, братьев, Федору было тогда 10 лет, Леониду – 8, мне – 6, а Анатолию – 3 года. Мама работала простой колхозницей, косила траву на сено, обрабатывала рядки сахарной свеклы, пропалывала пшеницу, за это ей начисляли трудодни. В 1938 году она выработала 150 трудодней. В октябре-ноябре после окончания хлебоуборки по ним начислили 32 килограмма пшеницы.

Осенью выкопали картошку, но было ее мало, потому что огород был на склоне горы, земля плохая, не унавожена, а лето выдалось засушливое. Но пережили зиму как-то. Это еще не главная беда была.

Недалеко от нас жили брат с сестрой. Она была Гусева, а он Карнаухов, оба члены ВКП(б). Эта Гусева еще до ареста папы заняла у нас 30 рублей. Когда у нас совсем уже ничего не было, мама напомнила соседке о долге, а та сказала: «Я врагам народа ничего не должна, и если ты мне будешь надоедать с этим долгом, то я тебя посажу в тюрьму, как и твоего мужа». Так она и сделала. В бригаду приехал председатель колхоза проводить собрание. Говорит: «Мы план по сдаче хлеба выполнили, но райком партии требует сдать еще 150 центнеров хлеба». Мама сказала, что на трудодень получили шиш, опять будем голодовать. Гусева ей говорит: «Стране нужен хлеб, вы проживете без хлеба, а умрете – будет меньше врагов народа».

1 ноября 1939 года мама была арестована, а 4 апреля 1940 года освобождена за отсутствием состава преступления. Судья сказала, чтобы мама подала на пересуд за клевету. Мама ответила: «Бог с ними» – и не стала просить грамотных людей, чтобы написали заявление на пересуд, да и платить за это было нечем. 19 июля 1940 года она вновь была арестована – выездная коллегия Верховного суда СССР вынесла приговор: из-под стражи не отпускать, направить отбывать наказание три года с поражением в правах в город Находку Колымского края.

Как вспоминал Иван Павлович, по рассказу матери, до Владивостока заключенных везли в вагонах с зарешёченными окнами. Кормили солёной селёдкой, воды давали очень мало. Когда кончилась железная дорога, их погнали под охраной солдат и собак к морю. Там они на песке и гальках ждали пароход двое суток. Погрузили в трюм. Во время пути к Находке поднялся сильный шторм. Много людей умерло от морской качки. По прибытии поселили их в бараки. Три года мать Ивана Приступы занималась тяжелой работой – обрабатывала пойманную рыбу: горбушу, кету, нерку.

– Когда наша мама отбывала незаслуженное наказание, мы жили очень бедно, – говорит Иван Павлович. – Нас заедали вши и блохи. Купленные папой штаны и ботиночки быстро износились. Бабушка сшила нам штаны из половика с лямкой через плечо, чтобы не спадали, а как выпадал снег, я прекращал ходить в школу, потому что нечего было обуть.

Колхоз сеял сахарную свеклу. Осенью ее выкапывали, ссыпали в кучи, а зимой на быках привозили в колхозный клуб. Там ее резали на мелкие кусочки и варили из нее патоку. Патоку отправляли на фронт, жом давали скоту и брату Федору за то, что он привозил свеклу на быке. Мы варили этот жом дома еще раз и ели. Он никак не лез в горло, но больше все равно у нас ничего не было. Ели.

Мама умерла 5 июня 1982 года в возрасте 84 лет. Когда много лет спустя мне разрешили в архиве суда ознакомиться с документами следствия, у меня невольно вырвался вскрик: «Мама, мама, за что же на твою долю выпало столько невзгод?!» Слезы потекли из моих глаз. Ко мне подошла работница архива, принесла стакан воды и попросила успокоиться. Стало ясно, что уголовного дела никакого и не было. Просто соседка Гусева не захотела отдавать нам 30 рублей.

Через положенный срок мать Ивана освободили да еще и выплатили деньги за работу, на которые она накупила два мешка одежды и обуви для невесть каким образом сумевших прожить эти три года детей. Один из мешков украли в дороге. Другой мешок уже дома, куда она вернулась в ноябре 1943 года, словчился ополовинить сын все той же Гусевой. Женщину едва не разбил паралич.

Сегодня, вспоминая о том, наверное, самом тяжелом в его жизни времени, Иван Приступа говорит просто: «Все, кто меня обижал, умерли, а я живу».

Взрослеть приходилось быстро

С большими трудностями пережили они ту зиму, а как растаял снег и земля оттаяла, начали обрабатывать брошенный огород, хозяин которого уехал жить в Новокузнецк. Ивану было уже 10 лет, и по меркам того времени для крестьянской работы он был вполне пригоден. Первая работа едва не стала для него последней. Мальчишка утаптывал на высоком стогу сено и, не удержавшись, полетел с него вниз. Ударился о землю и потерял сознание. Потом у него долго болела голова, часто такие приступы доводили его до слёз.

Но плачь не плачь, шибко тебе слезы вытирать никто не станет, на всех тогда горя хватало. Большинство мужиков осталось на
войне, другие, как Павел Приступа, сгинули в лагерях, мальчишкам приходилось взрослеть быстро. Как вспоминает Иван Павлович, с 11 лет он два года вместе с таким же пацаном немцем Функом в шахтёрских галошах с мокрыми от росы ногами пас коров колхозников. Затем трудился на пасеке, а потом пошел учиться в соседнее село Хайрюзовка, до которого было 12 километров, а потому пришлось проситься жить на квартиру.

– Добрые люди пускали на квартиру, не требуя оплаты, – рассказывал он о своем быстро подходившем к концу детстве. – Я им помогал пилить, колоть дрова, копать картофель, чистить туалет. В то время жители городов и совхозов без проблем получали паспорта, а колхозники жили как военнопленные, только не за колючей проволокой, им паспорта не выдавали. Но я всё-таки получил его, потому что мне дали справку в отходничество, для работы в городе.

Мама спекла драников, сварила четыре яйца, и я пошёл пешком 35 километров на станцию Большая Речка, купил там билет на поезд и поехал в Барнаул искать своё счастье.

Делалось это так…

И вот 14 ноября 1951 года табельщица БСУ-1 отвела деревенского паренька на стройплощадку возводившегося тогда комбината химических волокон в бригаду Судакова.

– Бригада эта бетонировала технологические тоннели, – вспоминал Иван Павлович. – Делалось это так. Экскаватор выкапывал нужных размеров траншею, плотники делали опалубку, арматурщики вязали арматуру, а мы бетонировали. Работа была очень тяжелой и почти немеханизированной. Не было кранов большой грузоподъемности. Столовой тоже не было, она только строилась, а был буфет, где продавали хлеб, сайки, колбасу, конфеты без обертки. Я покупал на рубль хлеба, шел в устроенный в траншее тепляк строящегося тоннеля, съедал там хлеб, запивал водой и опять на работу – выгружать из вагонов смерзшийся балласт. Одет был я в коротенькую фуфайку, в одни штаны, ботинки, и ноги у меня замерзали до предела. Я их отогревал в ранее привезенном балласте, его подогревали трубами, по которым шел пар.

Энтузиазм в работе тогда у большинства был очень высокий. Вспоминаю, как зимой 1952–1953 годов мы вчетвером принимали до 80 кубометров бетона в ленточные фундаменты двухэтажных домов в Западном поселке. Работали с восьми утра до восьми часов вечера. При кирпичной кладке стен мы для каменщиков подвозили на тачках кирпич и раствор по катальным ходам из досок. Было соревнование, кто больше увезет. Я увозил за один раз по 120 штук кирпича и по 40 шлакоблоков весом каждый до 20 килограммов.

Но работа спорилась, и жизнь налаживалась. Нашему бригадиру Константину Васильевичу Судакову, впоследствии он стал заслуженным строителем, дали двухкомнатную квартиру. Вместе с ним жила сестра его жены, а я проживал в общежитии рядом. Константин Васильевич иногда приглашал меня в гости выпить по стопочке. У них я и познакомился с сестрой хозяйки, Еленой Сергеевной, полюбив ее с первого взгляда. 2 мая 1954 года мы пошли пешком на Жилплощадку в ЗАГС, а на следующий год родился у нас сын Сергей.

Вскоре меня направили в Челябинск в строительный техникум. Платили мне стипендию 130 рублей, деньги по тем временам совсем небольшие, и две трети из них я отсылал жене с сыном. После занятий и в выходные ходил грузить и выгружать вагоны. После окончания техникума работал мастером, старшим прорабом, начальником ПТО, заместителем начальника строительного управления.

В Российской Федерации был закон о 8-часовом рабочем дне и двух выходных в неделю, но на линейных мастеров и прорабов он фактически не распространялся. Так, например, на строительстве «большого капрона» на КХВ, стройка которого была названа Всесоюзная ударная, мы со своими рабочими работали до 17.30, потом шли на проходную, брали человек 10-15 комсомольцев и работали с ними дальше до восьми часов вечера. И так почти каждый день.

На строительство «Коксохима» в Заринске было направлено со всего Советского Союза несколько тысяч специалистов. Столовая имелась одна, и, чтобы пообедать и поужинать, нужно было простоять в очереди. Частенько мы готовили ужин сами вечерами в общежитии.

От насосной станции до памятника Победы

За 44 года работы в тресте «СтройГАЗ» я прошел путь от бетонщика до заместителя начальника управления и участвовал в строительстве многих объектов от КХВ до мясокомбината, насосной станции с опускным колодцем в районе бывшего кожзавода, знаменитого дома под шпилем, стоматологической клиники на Ленинском проспекте, Дворца спорта, жилых домов в Западном поселке и центре Барнаула, работал и в Горняке, Косихинском районе.

В 1962 году руководство «СтройГАЗа» решило построить 80-квартирный дом для своих рабочих и субподрядных организаций. Руководителем стройки назначили меня. За то, что я работал один, без мастера, с 8 утра до 10 вечера, мне дали трехкомнатную квартиру.

Несмотря на то, что на мою долю выпало много невзгод, голода, холода и унижений, я готов был бы начать жизнь с нуля. Вновь пошел бы учиться строить здания и сооружения. Потому что, например, портной сшил костюм – он износился, повар сварил борщ – его съели, а строитель построил здание или сооружение – и оно служит веками потомкам. Взять хотя бы памятник павшим бойцам на привокзальной площади, построенный моими руками и под моим руководством.

Я должен сказать, что «СтройГАЗ» стал для меня вторым отцом. В нем меня научили строить здания и сооружения, дали квартиру, а я, как послушный, отзывчивый сын, платил за это добросовестной работой. И сейчас, как и прежде, благодарен своему родному предприятию за ту жизнь, что прошел вместе с ним.