"Мой дедушка Марк". В память о Марке Юдалевиче накануне его дня рождения его внучка написала, каким она его помнит

Дед у меня был замечательный. Для меня еще сложно писать «был» потому что до сих пор, спустя почти полгода, не верю в то, что он умер и его больше нет. 

Детство и отрочество

Деда Марк был младшим сыном в семье инженера-революционера, и как тогда говорили, мещанки. Дедушкин дед Яков был золотопромышленником, купцом первой гильдии. Его сын Иосиф, дедушкин отец, симпатизировал разным движениям и посему в семье произошел раскол, прапрадеду нужен был управленец и наследник состояния, а мой прадед к этому не был расположен. Некоторое сближение наметилось после свадьбы дедушкиных родителей, когда прадед Иосиф привез показывать свою молодую жену прапрадеду (и в этом тоже был некий протест против воли семьи - как известно, в хороших домах знакомят с родителями будущую невесту, а никак не состоявшуюся супругу). Но прабабушка Соня, дедушкина мама, была настолько красива, что стальное сердце золотопромышленника смягчилось – сказав сыну: «А у тебя, дурака, вкус есть!», он презентовал прабабушке обитый сафьяном дортуар со скромным по тем временам колье. В войну моя прабабушка этим украшением прокормила своих двух дочек, четырех внуков, невестку и себя. 
Отец деда, мой прапрадед Иосиф, умер от тифа еще до войны, когда маленькому Марку не было и года. Тогда прабабушка, у которой было трое детей – дед и две его старшие сестренки, вышла замуж за Гришу Гендона, своего давнего поклонника и близкого друга отца деда. Гриша был героем гражданской войны и комдивом, впоследствии директором пимокатной фабрики, а затем, во времена НЭПа, владельцем маленькой бакалейной лавочки. По рассказам деда, Гриша был замечательным человеком: он не только стал хорошем мужем прабабушке Соне, но и великолепным отцом для троих приемных детей. 
Дедушка рос очень смышленым и живым ребенком, в три года он научился читать, и возил на маленькой тележке тяжелые книги из библиотеки. Периодически появлялся домой весь в синяках и на вопрос прабабушки Сони, где ж его так угораздило, дедушка всегда говорил, что ударился об дверь, на что прозорливая прабабушка, вздыхая, отмечала: «Сейчас появятся родители этой двери…». 
Вероисповедание в семье не было иудейским, да и времена были отнюдь не «вегетарианские», поэтому дедушка не ходил в еврейскую школу хедеш, а посещал обычную школу. Но как каждый настоящий еврейский отец, Гриша был уверен, что ничего лучше карьеры скрипача для его маленького приемного сына не существует. Гриша говорил:
- Вот посмотрите, мужа Тани (белого офицера, который воевал с Мамонтовым) – расстреляли. А Мойша – скрипач в Большом театре – цел и невредим.
И дедушке купили маленькую скрипочку. Дедушка Марк помимо полного отсутствия музыкального слуха, обладал еще феноменальным фамильным упрямством. Он просто не хотел играть на скрипочке и все! Поэтому сначала сменили одного учителя музыки, затем другого. Наконец, самый лучший и самый умный учитель музыки в городе ребе Ицхак (его называли ребе за большие знания и житейскую мудрость, а не потому, что он был раввином) решился поговорить с Гришей. Он сказал ему, что мальчик, безусловно, талантлив, сообразителен и восприимчив, но судя по всему, к чему-то другому, а не к игре на скрипке. Что скрипка требовательна, как женщина и не прощает измен. Что она берет колоссальное количество вложенных в нее сил. Что не стоит насиловать ребенка. После разговора с учителем музыки Гриша заперся в своем кабинете… Прошло пару часов, Гриша позвал дедушку Марка со скрипочкой к себе:
- Марик, сыграй мне, пожалуйста.
Дедушка сыграл. Это не было ни музыкой, ни даже пародией на музыку. Это было нечто среднее между визжанием пилы и мяуканьем кошки, которой нечаянно наступили на хвост.
     И тогда Гриша решительно взял скрипочку и, сломав ее об колено, сказал:
- Это  скрипка такая плохая…
Гриша умер в 1932 году, когда дедушке было 14 лет. Прабабушке Соне было тяжело управляться с таким большим семейством, точнее, у нее просто не хватало средств, поэтому 16-летняя и 17-летняя Вера и Галя поехали в недавно созданные колхозы учительствовать. Честно говоря, я мало что знаю об этом периоде их жизни, только то, что их чуть ли не убили кулаки, как представительниц Советской власти. Галю и Веру отстояли родители тех детишек, которых они учили…
Дедушка стал инструктором по планерному спорту и спасателем на Оби в летнее время. Все дети большую часть своей зарплаты отдавали прабабушке.

Дедушкины университеты

А потом пришло время поступать в институт, университетов в то время было раз, два и обчелся. Дедушка выбрал физмат Томского института, но, проучившись ровно год и чувствуя непреодолимую тягу к филологии, решил поступить в Омский институт на филологический факультет. Но основная причина перемены института была скрыта от семьи. Дедушка написал пародию на одного из преподавателей – на доцента Матвеева. По словам дедушки, это не был гениальный математик, и человеком он не был очень хорошим.  Как только доцент и будущий кандидат вывесил в коридорах института тезисы своей кандидатской, дедушка, ничтоже сумняшеся, пришпилил кнопкой к стене тетрадный листок со следующими строчками:

Сей вид суровый корифеев,
Его ни капли не смутил,
Сюда умной доцент Матеев
Портянки вывесил сушить…

Дело в том, что тезисы были развешаны в коридоре института, аккурат среди портретов выдающихся математиков прошлого и настоящего. Реакция доцента Матвеева, была шумной, но достаточно ограниченной во времени. Если бы не одно «но»… Дедушку вызвал директор института, тогда еще не было ректоров, а были просто директоры, и сказал:
- Марк, вы один из самых блестящих студентов этого курса. И мой самый любимый ученик. Но я вынужден с вами расстаться. При чем не по своей воле. Я ни в коем случае не настаиваю, но советую вам написать заявление. А еще лучше, доучитесь семестр, и переведитесь в любой другой ВУЗ. Вы просто не понимаете, с кем связались. Это страшный человек. Вы помните профессора N? Или профессора NN? Вы знаете, что с ними стало? Вот то-то и оно… Он же…- директор сделал вид, что он постукивает костяшками пальцев по гладко отполированной поверхности стола, - Открою Вам секрет, он и на меня… Но я так просто не дамся… 
На дворе стоял 1936 год. Новый семестр дедушка встретил в Омском педагогическом институте на филологическом факультете. У Томского же института в новом семестре был новый директор – доцент, будущий профессор Матвеев. Коллектив выбрал его единогласно.
Переезду в Омск предшествовала небольшая стычка в семье. Прабабушка Соня, будучи человеком здравомыслящим, считала, что журналистика и сочинительство никак не могут прокормить молодого человека, тем более что в перспективе у этого молодого человека появится семья, что наложит на него определенные обязательства, в том числе и материального плана.
- Я не буду учить тебя всю жизнь! Если тебе так хочется, то можешь поехать в Омск, но только на второй курс! – бушевала прабабушка.
Деду ничего не оставалась, как за лето сдать экстерном экзамены за первый курс. Ему дали неделю на сдачу 16 экзаменов. Ровно через неделю в зачетке у дедушки красовались 16 пятерок. 
Дедушка учился блестяще, иногда сдавая экзамены по принципу:
- Ну, Марк, как я вижу, в сравнительной грамматике вы ничего не понимаете, лучше почитайте что-нибудь новое, свое.
Дедушка читал.
- Ну, предмет вы знаете на 2, стихи так себе - на 3, итого – 5.
На втором курсе дед познакомился с бабушкой Люсей, тогда еще не бабушкой, а тоненько-прозрачной девушкой  с большими серо-голубыми глазами и русыми волосами. Издал первую книжку и купил прабабушке Соне дом уже в Барнауле, на улице Анатолия - после смерти Гриши их выгнали из того дома, где прошло дедушкино детство. Потом дед закончил институт, остался преподавать на кафедре иностранной литературы, но чувствовал, что это – не его. Выручила, как ни странно, война.

Война

Конечно же, у него была преподавательская бронь и к тому же, он почти ничего не видел. Для того, чтобы пройти медкомиссию, ему пришлось выучить офтальмологическую таблицу наизусть. Но и это не помогло – после того, как дедушка «прочитал» все строчки, за исключением двух последних, окулист подозвала его и попросила:
- Посмотрите, повнимательнее, пожалуйста.
Дедушка очень смутился – в основном там были какие-то колечки, полуколечки, ромбики и квадратики. Это была детская офтальмологическая таблица. Но врач написала: «Годен» и спустя некоторое время дед попал добровольцем на фронт. 
Стояла холодная зима 41-го, дед был в составе так называемых «сибирских бригад», которые защищали Москву. Дедушку ранило в первые же месяцы пребывания на фронте. Он почти сутки лежал на снегу, истекая кровью, пока его не вытащила на себе медсестра, чье имя мы даже не знаем.
Он четыре месяца пролежал в госпитале, за это время в далеком Б. родился мой папа Боря. Дедушка вернулся на фронт. Стал командиром роты.  Писал для фронтовой газеты. Еврей, да еще и командир роты – это было очень весело, не смотря на то, что шла война. Дедушка не умел материться. Самым любимым занятием для него было вывести роту в лес, поставить часовых и скомандовать:
- Бойцы! Сегодня мы будем отрабатывать необычайно важный для нас маневр: «Сон и его боевое охранение в условиях нахождения на пересеченной местности». Отбой!
Когда спрашивала дедушку, было ли страшно на войне, он говорил: 
- Было страшно! Не бояться только люди с нарушениями психики. Первое время было очень сильно страшно, просто по-животному. Где-то на периферии рвутся снаряды, а кажется, что это рядом. Люди сходили с ума на учениях, когда по окопам ползли танки. Что уж говорить про реальный бой. А потом, ничего, привыкаешь. Война - свой особый мир, со своим бытом, со своим языком, со своими радостями и горестями. Гораздо сложнее было потом вернуться в мирную жизнь, чем воевать…
Когда дедушка приехал в отпуск, папе было три года. Он никогда не видел сахар и колбасу. Бабушке Люсе пришло две похоронки на него. 
Дедушка вернулся на фронт – он уже тогда работал корреспондентом «Красной звезды», он по-прежнему ходил в разведку, получил еще 2 ранения, но теперь он об этом уже писал. У них был великолепный повар из «Метрополя», который, когда кто-нибудь возвращался с задания, готовил его любимое блюдо. Если кто-то не возвращался – его тарелку так никто и не трогал, это было самое малое, что можно было сделать в дань памяти. 
Господин дед дошел до Кенингсберга, потом уехал в очередной отпуск, когда вернулся, уже объявили победу, но его не хотели демобилизовывать, и грозили услать на Дальневосточный фронт. Слава Богу, Япония капитулировала. Дедушка вернулся в город Б.

Мир 

Налаживалась мирная жизнь, дедушка с бабушкой ушли из дома прабабушки Сони, сначала это была проходная комната с фанерным колченогим столиком, под который подкладывали кирпичи, чтобы он нечаянно не завалился набок, потом несколько комнат в частном доме, а потом дедушке дали первую квартиру. По ночам, когда дед работал и курил, папа начинал ворочаться в кроватке и кашлять. Дед, который в окружении даже мох курил, собрал все папиросы и выбросил их в окно. Больше он никогда не закурит, за исключением одного раза, когда умрет его сестра Галя.
Он устроился на работу в газету «Б. правда», а по ночам писал. Все было хорошо ровно до дела врачей. Как вы, наверное, уже заметили, мой дедушка – еврей. И не просто еврей, а еврей, который работал в идеологически важных органах. То есть в газете. И поэтому он не капельки не удивился, когда однажды, придя в редакцию, увидел на стене приказ: «За систематическое искажение линии партии и клевету на советскую действительность… уволить без выходного пособия…». Дедушка сдал пропуск и сказал:
- Вы меня еще позовете… И ковровую дорожку постелете…
В домашнем быту неприхотливый дедушка любил, чтобы на работе в его кабинете лежал ковер.
Так дедушка стал «безродным космополитом».
В принципе в семье ничего не изменилось, единственное, что денег стало меньше. Бабушка Люся стала работать. Дедушка по-прежнему писал по ночам, а утром работал грузчиком на пристани. 
Когда бригадир грузчиков, отводя в сторону взгляд, сказал:
- Марк, я не могу больше платить тебе деньги. И не могу давать работу. И не могу обещать, что дам ее через неделю или месяц.
Дедушка понял, что пришло время для решительных действий. Только для каких – он не знал. Недели две он поскрывался в подполе у родственницы своего коллеги. Тот иногда давал ему работу – печатал под своим именем дедушкины статьи, а гонорар делился пополам. Но этого явно не хватало пусть для маленькой, но все-таки семьи. Тем более, что папа уже пошел в школу, а это, согласитесь, дополнительный источник расходов.
И дедушка поехал в Москву. К своему другу Симонову. Они вместе когда-то работали в «Красной звезде». Константин Михайлович принял деда:
- Ну, что Марк, рассказывай, как дела? Дед рассказал про свои дела скорбные и про то, что он уже 3 года не может найти работу. 
Симонов рассмеялся:
- Ну, что ты, Марк, это службушка – не служба. И позвонил Борису Пономареву,  секретарю ЦК КПСС.
- Марк, слушай, между нами, как у тебя с деньгами? Ты же 3 года без официальной зарплаты…
Дед замялся, но все-таки попросил рублей 700-800 до лучших времен. Симонов достал портмоне, вынул из него 10 тысяч и сказал:
- Марк, и даже не отказывайся! Отдашь – хорошо, не отдашь – еще лучше!
Когда дед вернулся, и утихли первые восторги после встречи, бабушка, смеясь, сказала:
- Слушай, из крайкома раз 30 звонили, из «Б. правды» - вообще не считала.
Раздался телефонный звонок – звонил главный редактор «Б. правды»:
- Марк, ты? Возвращайся к нам, а? Я уже отдал распоряжение постелить в твоем кабинете ковер.
Через 20 минут под окнами стояла крайкомовская машина.
Первый секретарь Николай Беляев приветственно распахнул объятия:
- Марк Иосифович, ну что же вы к нам не заходите-то, а? Зазнались, совсем оторвались от народа… А я, сознаюсь, соскучился по вам.
Дедушка сидел напротив Николая Ильича и думал. О чем он думал в тот момент, он мне так никогда и не расскажет. Но одно он понял тогда точно – что его путь от стула до стола никто не сократит. Где бы он не находился, при каком угодно режиме.
После возвращения из Москвы у дедушки началась райская жизнь. В «Б. правду» он не вернулся, стал работать в «Б. молодежке». По-прежнему писал по ночам. Написал поэму. Ее выдвинули на сталинскую премию. Но Сталин умер, премию дедушка не получил. Но написал пьесу. Потом еще одну поэму, посвященную сестре Гале. Потом еще одну пьесу. Потом издал книгу стихов. Потом прозы. Так, чередуя пьесы, поэмы, сборники стихов и прозы дедушка написал и издал более шестидесяти книг. 

Патриарх Алтайской литературы

Трудоголик до мозга костей, встававший в шесть часов утра и садившийся работать за печатную машинку до глубокой старости. Компьютером он так и не научился  пользоваться, да он ему и не нужен был. В доме постоянно звонил телефон, кто-то просил помочь, кто-то читал свои новые стихи, кто-то приглашал выступить, кто-то хотел зайти на огонек. Самое забавное начиналось, когда мы садились за стол, я подбегала к телефону, до этого поинтересовавшись: 
- Господин дед, тебя звать?
«Господин дед» - это старая традиция нашей семьи. Папа с дедушкой называли друг друга «сэрик», уменьшительное от слова «сэр», ну а мы с дедушкой звались господами: «господин дед» и «господин Юлик». Дедушка больше всего на свете хотел внука, а родилась девочка, в честь которой он потом назовет героиню, пожалуй, одной из самых известных своих книг, «Голубой дамы». 

Сколько себя помню, гостей и посетителей в доме было всегда очень много, по делам часто приезжал Владимир Свинцов, в период, пока не распалось издательство заходил Валерий Шатыгин, старые друзья Виктор Сапов, Леонид Мерзликин, Василий Нечунаев, Вильям Озолин, Василий Гришаев, Виктор Серебрянный, Владимир Соколов,  Сергей Сорока, поэтессы Татьяна Кузнецова и Галина Колесникова, начинающий поэт и сосед по дому Илья Югов.
Дедушка был невероятно обаятельным и галантным, с потрясающим чувством юмора и трезвым отношением к своим всем мыслимым и немыслимым регалиями. Будучи единственным почетным гражданином города и края одновременно, всегда улыбался и говорил, 
- Ну я-то что, вот дед мой, купец первой гильдии почетного гражданина получил после того как город от голода спас, отдал хлеб, который купил для продажи.
 Дедушка всех называл «старик» и «старуха», как во времена своей молодости. До последнего дня считал себя коммунистом, хотя никогда не состоял в партии. Говорил «не достоин, не дорос» когда ему настойчиво рекомендовали в нее вступить. Никогда никого не боялся и не подличал. Искренне интересовался людьми, их историями, судьбами, но чуть отстраненно, как будто знал, что все они рано или поздно найдут отражение в его книгах. Невероятно любил семью, памяти моей бабушки был предан до самой своей кончины. Пережил смерть сына и не сломался. Но, пожалуй, самой большой его страстью был Барнаул. Город с историей, с деревянными сохранившимися в старой части домами, с призраками, живущими в здании нынешней мэрии, с памятником Ползунову напротив технического университета, со Домом под шпилем с часами и с воспетым им демидовским столбом. Иногда я закрываю глаза и вижу старые тополя вдоль Ленинского проспекта, мне мало лет и мы с дедом идем на Октябрьскую площадь, чтобы сесть на трамвай и поехать в «Алтайскую правду». А там дедушка будет ходить по кабинетам редакции, а тетя Оля Шевчук будет поить меня чаем с такими вкусными сушками… 

Пока жива память, будет жить человек. Мне кажется моему дедушке повезло вдвойне, память о нем будет жить, пока будут читать его книги.

P.S. 9 ноября 2014 года Марку Иосифовичу исполнилось бы 96 лет. 

Юлия Верхуша, психолог.