Из книги Константина Сомова «Война: ускоренная жизнь»

Уже в октябре 1941 года стало ясно, что даже в находящихся на переднем крае частях Красной армии остро не хватает зимнего обмундирования, а зима ожидалась суровая…

В городах и райцентрах, сельсоветах Алтайского края были открыты сотни приемных пунктов, куда поступала теплая одежда. Уже к 1 декабря 1941 года жители Барнаула собрали 42 214 штук теплых вещей – полушубков и валенок, ватных брюк и курток, шерстяных носков и рукавиц. К началу 1942 года барнаульцы послали на фронт 1772 посылки с теплыми вещами.

Много теплых вещей направили в действующую армию труженики Бийска. Жители Каменского района кроме готовых теплых вещей собрали более 100 овчин, около трех тысяч килограммов шерсти, 150 кож, из которых предприятия местной промышленности Камня-на-Оби изготовили шубы и валенки.

Один из машинистов Рубцовского паровозного депо отказался от полагающейся теплой одежды и просил отправить ее защитникам советской России. Почин рубцовчан подхватили все железнодорожники края.

По данным на 1 февраля 1942 года, славгородцы направили на фронт 562 пары валенок, 108 шуб, 33 телогрейки, 275 фуфаек, 151 ватные брюки, 1270 пар шерстяных носков, 896 пар рукавиц и многие другие вещи. Домохозяйки Романова, Бабина, Владимирова, Кабанова покупали шерсть, пряли, вязали, а готовые изделия – чулки, варежки, носки – сдавали в комиссию по сбору теплых вещей. За короткий срок они подготовили для защитников Москвы более 100 пар теплых вещей.

На деревянной подошве

Однако потихоньку дело все же налаживалось. В восточную часть страны прибывали эвакуированные с запада заводы, швейные и обувные специалисты фабрик, которые и на новых местах в кратчайшие сроки налаживали выпуск столь необходимой фронту продукции. В декабре 41-го в Бийск прибыли эшелоны с оборудованием Ворошиловградской, а в январе 42-го – Сергеевской швейных фабрик. Созданная на их основе швейная фабрика № 2 выдала свою первую продукцию 1 февраля 1942 года.

«Пока не было электричества, работали на ручных машинах, – вспоминала бывшая работница этой фабрики Мария Беляева. – Потом, когда установили общую трансмиссию и подсоединили к ней машины, стало полегче. Но зачастую электроэнергию отключали и мы вновь переходили на ручной привод.

А утюги? Вспоминаю громадную плиту в углу цеха, раскаленную докрасна, а на ней десятикилограммовые неподъемные железные утюги. Бывало, к концу смены руки повиснут как плети, поясницу ломит, щеки горят. А выдавали мы со своих допотопных по теперешним временам конвейеров продукцию, которую на фронте ждал каждый солдат.

Еще раньше швейников, в сентябре 1941 года, в Бийске появилось новое промышленное предприятие – эвакуированная с Украины обувная фабрика. Первая обувь с бийской маркой была сшита уже к 7 ноября 1941 года.

«Я научилась работать на всех операциях, а когда запустили конвейер, дела пошли веселее, – рассказывала о том времени Надежда Приходько (Орлова). – Фабрика выпускала в то время в основном ботинки для красноармейцев, чувяки, или попросту тапочки, для госпиталей. Все бийские госпитали тоже снабжались нашей продукцией.

Помнятся зимние дни. На работу бежать надо спозаранок, а часов в доме нет, вся надежда на гудок Морозовской мельницы. Как загудит, призывно так, скоренько собираешься – и в цех. А там холодно. Частенько по утрам нет света, перебои с энергией были. Сядем в уголок, песни затянем, а кто и задремлет, согреясь о соседа. Потом за работу. Складских помещений не было, заготовки для подошвы – резина лежала на морозе. Возьмешь ее, а она холодная. Чтобы пришить, надо, чтобы нитка легла в канавку аккуратно и точно, вот и смекаешь, как все это сделать. Много раз мы во фронтовые ботинки прятали записки бойцам. Бывало, мальчишки нам отвечали. У меня тоже была переписка с одним парнем, потом прекратилась. Не знаю, что с ним стало. Варежки из дома приносили и тоже в солдатские ботинки укладывали.

Ботинки-«стукалки», они же «колодинки»… В войну токарь Бийского котельного завода Таисия Поликарпова вспоминала о них так: «В цехе нам выдавали ботинки на деревянной подошве, в них хорошо было чечетку танцевать. Только непрочные они: топнешь посильнее – и подошва пополам!.. Два раза в войну меня премировали брезентовыми туфлями сорок второго размера, а я ношу тридцать седьмой. И ничего! Даже на танцы в них бегала. Теперь детям рассказываю – смеются».

Примерно такая же обстановка, как в Бийске, была в то время практически на всех предприятиях в разных городах страны. Точившие корпуса снарядов и мин, выпускавшие тысячи комплектов одежды и обуви, стоявшие за станками женщины часто одевались во что придется.

Эх, махорочка, махорка…

В годы войны многие табачные фабрики страны оказались в зоне оккупации, и тогда резко возросло значение Бийской махорочной фабрики. Как вспоминали ее бывшие работники, в цехах тогда трудились подростки и женщины, работать приходилось по 12, а иногда и по 18 часов. Спали тут же, в цехе, на калорифере или куче махорки – от нее шло тепло, хоть как-то согревающее людей в неотапливаемом цехе. Готовую продукцию грузили на подводы, отправляли на станцию и далее на фронт.

Но для того чтобы отправить эту продукцию на фронт, требовалось сначала получить сырье для ее изготовления. А это было делом непростым… Очень часто «на табаке» кроме женщин и подростков работали совсем еще дети.

«Я помню, как помогала своей тете выращивать табак, – вспоминает жительница села Усть-Калманка Алевтина Кузнецова. – Для солдат требовалось много махорки, поэтому всем колхозницам давались деляны по 30 соток. Тетя брала меня и своих дочерей, чуть постарше меня, на посадку табака. Потом начиналась прополка. Наши детские ручонки были в ссадинах и занозах, кожа потрескавшаяся. Но самым страшным для нас было время, когда табак зацветал. Ежедневно, привязав к себе холщовые сумки, брали по ряду и шли с одного конца поля до другого, обрывая цветы и складывая их в сумки. Стояла жара, одолевали оводы, из глаз и носа текло, мы без конца чихали. А ряду, казалось, не было конца. Домой брели в каком-то полупьяном состоянии.

Потом по такой же технологии обрывали листья табака и собирали стебли, их связывали в вязанки и через все поле несли к единственной телеге. По полю двигались маленькие фигурки, стоял оглушительный чих. Эту картину надо было только видеть! С тоской глядели мы на солнце и мысленно умоляли его двигаться побыстрее, чтобы добрести до речки и вымыть в первую очередь глаза и нос. Такая изнурительная работа продолжалась все лето. И как мы радовались, когда нас освобождали на 2-3 дня и отправляли на ферму делать кизяк. По сравнению с табаком эта работа была для нас раем».

* * *

«Разрешите всех ваших инженерно-технических сотрудников, рабочих и работниц поблагодарить от имени нашего гвардейского подразделения за высококачественную продукцию вашей фабрики – махорку. Для вас не секрет, что махорка в условиях фронтовой жизни является неразлучным другом, с которым как бы и поговоришь, и успокоишься» – так писали в адрес Бийской табачной фабрики гвардии капитан Шестопалов, старшина Хмылев и младший сержант Копылов.

Подобных писем в годину испытаний работники бийской «табачки» получили сотни. Их «дымная» продукция, без всякого преувеличения, помогала воевать. По рассказам фронтовиков, бийская махорочка в окопах пользовалась авторитетом, а для сибиряков – не обязательно уроженцев Алтая – выступала еще и в качестве своеобразного привета из родных краев, а потому ценилась вдвойне.

«Я до войны не курил, – вспоминал житель Павловска бывший артиллерист Федор Стрельцов, – а на фронте что получилось: привезли бийскую махорку. Все ребята: о, бийская махорка! И я ее закурил. Та махорка была как родная! Смотришь, какое-то переживание – убьют кого или ранят. Ох, думаю, закурю. Это как-то успокаивало».

За годы Великой Отечественной в Бийске было выработано 534 437 ящиков курительной и 120 078 ящиков нюхательной махорки. Ее вкус и по сей день помнят многие ветераны Великой Отечественной.

Из книги Константина СОМОВА «Война: ускоренная жизнь».