«Наша дружба случайной не была»

Октябрь вновь связал двух писателей – В.М. Шукшина и В.И. Белова. В начале месяца, в День памяти, мы вспоминаем нашего земляка, а в конце октября исполняется 80 лет его другу.

Тяжесть – всю сразу

«…В Вологде живёт писатель Белов. Он метко стреляет дичь: у него всегда крупные литературные трофеи… Белов сидит себе в Вологде, а Шолохов из Вёшенской мудро поглядывает... Спасибо им, что открыли мне глаза!» - так отозвался Шукшин о творчестве своего друга, писателя Василия Белова, в интервью корреспонденту «Литературной газеты» летом 1974 года. А немного раньше, в 1970-м, Шукшин писал в предисловии к одной из книг Белова: «Я легко и просто подчиняюсь правде беловских героев… Слух, чувство меры, чувство правды, тактичность - всё хорошо, всё к делу, но всего этого мало. Без любви к тем мужикам, без сострадания, скрытого или явного, без уважения к ним неподдельного так о них не написать… Любовь и сострадание, только они наводят на такую пронзительную правду».

Дальше, говоря о героях писателя, В. Шукшин признается:

«И тем дороже они, люди, роднее, когда не притворяются, не выдумывают себя, не уползают от правды в сторону, не изворачиваются всю жизнь. Меня такие восхищают. Радуют…»

Остаться самим собой, не изменить народной мудрости и правде в непростые времена, которые выпали на долю всего народа, – это сложно и не каждому по плечу. И только «талантливая, честная душа способна врачевать, способна помочь в пору отчаяния и полного безверия, способна вдохнуть силы для жизни и поступков».

Все долгие годы без Шукшина оставался Белов верен дружбе. В 2002 году в издательстве «Советский писатель» вышла книга В. Белова и А. Заболоцкого с двойным названием: «Тяжесть креста. Шукшин в кадре и за кадром». Иногда думается, что молчание Белова о Шукшине было неоправданно долгим, затянувшимся. Но вспомним его ответ по поводу своего молчания тогда, когда многие из кожи вон лезли в друзья к «Макарычу»: «Врать не могу, а правду не напечатают…» Есть и ещё одно объяснение столь долгому молчанию: по словам Василия Ивановича, один за другим уходили его близкие друзья и о каждом хотелось написать. И любому, даже далёкому от литературного творчества, понятно, что написать о близких людях – это ещё раз пережить и пропустить через своё сердце боль утраты о безвременно ушедших друзьях.

В своих воспоминаниях о друге Белов пишет: «Дерзай! - внушаешь себе. - Всё у тебя получится». Так называемое кредо было выработано мною не без помощи Макарыча. Оно отражено в книге «Лад». В противовес дьявольскому разладу наш православно-этический лад не позволяет душе двоиться, троиться или вообще дробиться на мелкие части. Такому ладу, я думаю, отнюдь не противоречат высокие жизненные цели и на первый взгляд непосильные задачи вроде создания шедевров, подобных Кижам…

Василий Макарович Шукшин, как мне представляется, был максималистом, его жизненный путь усыпан максимальными трудностями, максимальными замыслами, а то, что им свершено, останется в русской культуре…

Наша многолетняя дружба случайной не была. Тяжесть шукшинского креста с годами всё увеличивалась, но Макарыч шёл на свою Голгофу не оглядываясь и не озираясь».

В одном из писем к матери В. Шукшин подтверждает эту мысль, говоря, что если «брать тяжесть, то всю сразу».

В. Белов после его смерти дважды побывал (1979, 1989) на Шукшинских чтениях в Сростках. Своими глазами видел, слышал нарастающую силу шукшинского слова, его значимость и потребность для русских людей. В.М. Шукшин остался верен девизу, который высказал ещё в романе «Любавины», опубликованном в 1965 году:
«...оставаться с людьми, даже если в землю зароют». Белов тоже верен этой заповеди. Душа его отдана людям, родным вологодским мужикам.

«А где же сама-то, душа эта, берёт целебные силы?» – спрашивает В. Шукшин. И сам же отвечает: «Как-то гостил я у Белова в родной его деревне Тимонихе. И стал невольно свидетелем одной сцены. Пришла старушка с бумажкой, на которой записан адрес дочери… Пришла, чтоб писатель написал письмо её дочери и выговорил бы ей вины её перед родными – не пишет, совсем забыла… И столько было у старушки веры и надежды, что «Васенька, ангел наш» (она как-то произносила: «аньдели»), сумеет так написать её дочери, что та поймёт наконец…

Я сперва подумал, что это какая-нибудь двоюродная тётя Белова, а та самая дочь, которую поглотил город, стало быть, двоюродная его сестрица – отсюда такая свойская доверчивость. Оказалось, нет – чужая. А вот - принесла. Видно, тут и ответ на вопрос, откуда у писателя запас добрых сил? От людей же... И людям же и отдаётся».

Встреча навсегда

Знакомство Белова с Шукшиным произошло в шестидесятые годы, хотя впервые Василий Иванович услышал о Шукшине в конце пятидесятых от вологодского поэта Игоря Тихонова. Потом случилось шапочное знакомство в комнате у какого-то белорусского сценариста. Рукопожатие, какие-то дежурные фразы, которые в памяти Белова не отпечатались. Затем повстречались в 1963 году, во время работы Шукшина над фильмом «Живёт такой парень». И опять особой близости и дружбы не возникло.

«Встреча с Шукшиным произошла в то время, когда он разводился со своей «библиотекаршей». (Так Белов называет актрису Лидию Александрову, которая в фильме «Живёт такой парень» снялась в роли библиотекарши. – Прим. авт.) Семейные неурядицы были у нас с ним, конечно, разные, но во многом иногда одинаковые: мы оба, как могли, противились благоглупостям своих жён, заражённых женской эмансипацией», - напишет Белов. По-настоящему дружеские отношения и взаимопонимание между писателями начнутся с 1964 года, когда Шукшин побывает в гостях у Белова в его родной Тимонихе. И уже по этой встрече можно безоговорочно согласиться с утверждением В. Белова о том, что дружба между ними «случайной не была».

И в последующие годы она крепла. Подтверждением тому - переписка.

«Тёзка!.. Я тебя очень серьёзно спрашиваю: у тебя только тело болит или душа тоже? Потому спрашиваю, что судьба твоя такая же – и, может, тут какой–то общий, грустный закон? Тело болит – это от водки, я знаю. Но вот я и не пью, а весь измаялся, нигде покоя – ни дома, в деревне, ни тут. Всё перебрал и вспомнил пору, когда было 20 лет, - не ныла же она так! Что же теперь-то? Я никому не говорю об этом, никому до этого нет дела, а скажешь, так не поверят. Да, вообще, кому это нужно? Ещё поймут, что ослаб, лягать кинутся. Вот… Кричу тебе в Вологду. Вообще-то, это похоже на то, как болит совесть: постоянно и ровно. Есть у тебя такое? Скажи правду – охота докопаться до корня».

Дальше Шукшин как бы между прочим сообщает другу о своих неудачах:

«Разина» закрыли.

В «Нов(ом) мире» больше не берут печатать, взял оттуда свои рассказы.

Но всё же душа не потому ноет. Нет. Это я всё понимаю. Есть что-то, что я не понимаю. Что-то больше и хуже».

В ответ Шукшин получает письмо друга:

«Василей, Василей, ты это брось. Я не про то, что жалуешься мне (это не жалобы, да и хороши мы будем, ежели не станем говорить друг дружке главного), я про твоё состояние.

Наверно, я приеду числа 29-го. Но про то, что спрашиваешь, лучше напишу неспешно. Говорить мы не умеем и стесняемся.

Так вот – брось. Проснись однажды со свежим сердцем, и хватит. Пишу тебе честно: постоянной и ровной боли у меня нет. Бывает с похмелья, когда нагрешишь (в прямом смысле) либо наговоришь кому-то чего-то или ещё что (это я называю духовным стриптизом). А так – нет пока, тьфу, тьфу!

Чего ты маешься – не знаю. Вот мои предположения.

Очень часто бывает так: душа болит, потому что тело болит. Не смейся, поверь. Побереги, наладь, подрегулируй, подлечи свою машину, т.е. тело. Такими, как в 20 лет были, уже не бывать, но кое-что сделать можно и надо. Закрепиться надолго на том, что ещё есть, чего мы ещё не растрясли направо и налево, т.е. здоровье. Без присмотра за машинами нам теперь нельзя, усеки и запомни это. Я был раз пять близок к этому обрыву, к этой черте, за которой тьма, ничто, пустое место. К смерти, иначе. Потом пятился от этого обрыва, отползал, а как иначе? Поскольку нас родили – не жить не имеем права. А тут уж изволь за машиной приглядывать и беречь её, без неё нас как не бывало…

А если с машиной более-менее всё ладно, а совесть, душа всё равно болит, значит, чего-то не так живём, не то немножко делаем или уже наделали. Я иногда просыпаюсь ночью от стыда и краснею: во сне вспомнилась забытая, но сделанная когда-то подлость. Утешаюсь тем, что больше так не сделаю. И тем, что, ежели стыдно, ежели совесть болит, значит, она ещё есть в тебе, не вытравили. Может, ты маешься тем, что сделал для денег? Тогда сократи бюджет и больше не делай ничего по чужим сценариям. А то, что уже сделано, забудь, отсеки и не вспоминай.

Вишь, я какой ментор. А вообще, знаешь что? Ничему не отдавайся до конца, до последней кровинки. К чёрту максимализм, это он губит…

Попробуй-ка скинуть с себя все обязанности, которые навьючила на тебя судьба, весь груз (кроме семейных), моральный гнёт, все эти штучки-дрючки.

И сразу почувствуешь себя человеком. И сделаешь больше, чем все эти подвижники, герои и борцы за свободу и справедливость.

Чего-то я тут недоговорил, недопонял. И не обязательно допонимать, чувствую интуитивно,что верно чувствую. Не знаю, может, у тебя и не так.

Но будь змием. Вылезай изредка из прежней шкуры и живи заново…

Но я тебе повторяю, всего скорее, твои муки – от физического нездоровья. Вот смешно тебе будет, а ведь это правда. Когда я живу нормально, т.е. не пью, меньше курю, сплю (стараюсь хотя бы) в одно время и не меньше 8 часов, делаю получасовую зарядку и холодный душ – я тогда счастливый. Ведь всё остальное время моё, т.е. моей души, а не машины. И тут нет угрозы для души – стать тоже машиной. А если ты то и дело глотаешь кофе и сигареты да дёргаешься с киношными делами…

Не думай, что мои советы – ерунда. Не ерунда.

Я знаю, у тебя останется ощущение, что я тебя не понял. А ты всё же постарайся понять, что я тебя понимаю…»

Об одном и том же думают оба писателя или нет? Может, просто объясняют каждый по-своему?! А то, что есть душа и совесть у обоих, – это однозначно и сомнению не подлежит.

«Не падай духом, не падай духом, Вася, это много, это всё. Много не сделаем, но…. Своё – сделаем, тут тоже природа (или кто-то) должна помочь. И - немного – мы сами себе и друг другу» - так поддерживает друга В. Шукшин, отвечая на письмо, в котором узнаёт о тяжёлой болезни дочери Василия Белова. О том, как тот дежурил у постели ребёнка, как ждал звонка из больницы, как почти впал в отчаяние от бессилия что-либо изменить и помочь…

Часто друзья меняются ролями: утешитель и советчик в одном письме становится вдруг нуждающимся в утешении и совете.

Вот это «своё» сделал писатель и человек Шукшин. Продолжение этого «своего» – и в творчестве Василия Белова, который убеждён, что «вне памяти, вне традиций истории и культуры нет личности, память формирует духовную крепость человека». Эти точки соприкосновения двух мыслителей из народа и от народа можно находить до бесконечности…

Мечта Шукшина при жизни вернуться в родное село не состоялась. Вернулся музеем, всероссийским праздником в честь своего дня рождения, памятником на горе, где собираются тысячи людей, а самое главное - памятью людской, признанием и благодарностью за честный разговор с читателем, за правду, справедливость и совесть, носителем чего Василий Шукшин является до сих пор. А вот Василий Белов живёт на своей малой родине постоянно, хранит родной дом в Тимонихе на Вологодчине, хранит память о традициях своих предков-крестьян, хранит ту же правду и совесть…

«Сама потребность взяться за перо лежит, думается, в душе растревоженной».

В.М. Шукшин

Галина УЛЬЯНОВА