«Зачем вы меня обижаете?»

История печальной жизни Акакия Акакиевича разыгрывается за час. Поставлен спектакль на малой сцене: зрителям видны малейшие выражения лица Акакия Акакиевича Башмачкина и всех остальных. Серые стены декораций по мере надобности оборачиваются то рабочим местом Акакия Акакиевича, то его убогой квартиркой.

Шинель – это шинель

Ставить именно «Шинель» - дело нелегкое. Молодой режиссер Максим Астафьев совершил геройский поступок уже тем, что решился на эту постановку. Кроме Башмачкина, издевающихся над ним чиновников департамента, вечно пьяного портного Петровича, Значительного лица и прочих персонажей для действия и антуража повести не менее важны и другие «действующие лица». Вот пишет Гоголь: «Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз,  хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров» - и куда без мороза?

И как без запахов лестницы в доме у портного Петровича, «которая, надобно отдать справедливость, была вся умащена водой, помоями и проникнута насквозь тем спиртуозным запахом, который ест глаза и, как известно, присутствует неотлучно на всех черных лестницах петербургских домов»?

К тому же диалогов в повести нет, она состоит почти из сплошного гоголевского текста, где одна фраза музыкальнее другой и где каждую должно быть жаль. Для читателя гоголевская словесная вязь во многом заменяет в «Шинели» действие. Однако «Шинель» ставят нередко, как-то ухитряются, что-то придумывают, например, в Москве в театре «Современник» Башмачкина играет Марина Неелова, а в другом театре оживает сама Шинель – ее играет девушка, ищущая по всем углам сцены своего Акакия. К этим уловкам в столицах прибегают неспроста – через абстракцию путь к тонким материям короче, проще пробираться к душе и больше возможностей колоть ее раскаленными иглами метафор и гипербол.

В спектакле МТА условны лишь декорации (ну это и понятно – не Петербург же строить!), а вот люди, образы - реальные, земные. У Астафьева Башмачкин – это Башмачкин, играет его мужчина (актер Игорь Бочериков), и шинель – это шинель, серая, с пелериной. Хорошо это или плохо? Да кто же знает…

Центры тяжести

Главный смысл искусства – заставить человеческую душу работать, трудиться, сопереживать. В наши равнодушные времена это уже много.

Гоголь в своей повести немало сделал для того, чтобы душа заворочалась в человеке. Это и коротенькая история про молодого человека, сослуживца Башмачкина, которому в словах Акакия Акакиевича: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» - послышалось: «Я брат твой!» - и который после этих слов совсем иначе стал смотреть на жизнь и на других людей. Это и история Значительного лица, который после того, как призрак Акакия Акакиевича напал на него и отобрал у него шинель, «гораздо реже стал говорить своим подчиненным: «Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами»; если же и произносил, то уже не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело». По причине ли необходимости выдержать темп спектакля, из боязни многословия или для лучшего понимания других, не замеченных нами мыслей эти эпизоды не были такими яркими, какими, в общем-то, должны были быть.

Перемещение центра тяжести на какую-то из этих мыслей, вполне вероятно, могло дать неожиданный эффект. С другой стороны, за десятки постановок этих перемещений наверняка было сделано не одно и не два.

Полет к новым мирам

Фоном и еще одним действующим лицом, как мороз, как Петербург, как вонь на лестнице у Петровича, был для Гоголя в «Шинели» (и не только) чиновно-бюрократический мир. Но «Шинель» - не «Ревизор», который сейчас снова совпадает с нашей жизнью всеми зубчиками паззла, даже самыми мелкими. (Валерий Золотухин, игравший Городничего в «Ревизоре» Молодежного театра, в нашей с ним беседе сказал: «При советской власти пьеса не так звучала. А сейчас ведь даже губернаторы и городничие вернулись. А уж остальное... В Калуге после премьеры мэр мне говорит: «Вот когда артисты играли про взятки, аплодисментов не было, а когда про мост - аплодисменты были». Это он хотел похвастаться, что взятки они изжили. А про мост у меня там такие слова: «Кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и дерева написал на 20 тысяч, когда его и на 100 рублей не было? Я помог тебе. Ты позабыл это, козлиная борода?!» И после этого зал начинает хохотать и аплодировать. Видно, с приписками пока недоработка...»)

С «Шинелью» история другая – ну вот нелегко представить сейчас чиновника хоть сколько-нибудь мелкого маленьким человеком. Уж какой ни будь он блоха, а два часа в очереди к нему простоишь.

Понимая это или угадав, осознанно или нет, но Максим Астафьев отряхнул с «Шинели» чиновно-бюрократическую пыль и грязь, выдвинув впереди чина человека, человечка, Акакия Акакиевича, пожалев его, погладив по-матерински по голове: не зря режиссер ввел как действующее лицо мать Башмачкина, которую играет Юлия Юрьева. Сцены с матерью печальные и пронзительные. Они чуть ли не единственные, которые создают картину предопределенности, безысходности и беспросветности, на которые обречен Башмачкин. История в таком виде стала историей о человеке, который пытается вырваться из заколдованного круга, и шинель в таком случае – это билет в новый мир. Поэтому не желающий перемен Башмачкин до последнего тянет с обновкой. Решившись на новую шинель, он решился на новую жизнь. И, надев шинель, он эту жизнь к себе примерил. В спектакле это короткая, но яркая (за счет Ольги Ульяновской и Юлии Пошелюжной, играющих жеманных и томных горожанок) сцена: Башмачкин вышел на проспект, Башмачкин слышит голоса новой жизни, Башмачкин счастлив. Тут, правда, его и грабят…

В этом виде история становится немного, а другой: о прерванном полете к новым мирам, о несостоявшемся празднике, о несбывшейся мечте – пусть она даже размером в шинель и ценой 80 рублей.

Может, это и не самое новое прочтение, но по нынешним временам вполне вероятно, что актуальнее других. Во время кризиса девяностых в Барнауле на площади Октября открыли социальный магазин – продавали там всякие недорогие вещички малоимущим гражданам, причем только со своего района. И начала ходить в этот магазин старушка: приходила, останавливалась возле витрины с какой-то кофточкой и долго на нее смотрела, даже просила примерить. Работники магазина в конце концов спросили бабушку – что ж вы не покупаете? Оказалось, она живет на той стороне площади Октября, которая относится к другому району. Так что под действие этой программы не попадает, а купить за полную цену денег нет. Работники посовещались с руководством и в порядке исключения продали бабушке эту кофточку. Надеюсь, бабушку никто не ограбил. Этой истории двадцать лет. Я вспомнил ее после спектакля. Значит, шевельнулась душа, заработала…

Вот такая «Шинель»…