«Я прожил здесь не годы, а века…»

В квартире Марка Юдалевича висят большие старые фотографии его деда Якова и матери Софьи. Дед в царское время был купцом, держал пароходы, ходившие по Енисею. Сам Марк Иосифович родился в 1918 году, как раз в начале Гражданской войны. Пароходов в наследство ему не досталось, но и без них Марк Юдалевич вдоволь наплавался по самой бурной реке – по реке нашего времени...

Время и люди

- Сложная у меня биография, - рассказывал Марк Иосифович нашей газете несколько лет назад. - И красные, и белые в семье были. Мой дядя Сергей Константинович Мамонтов - племянник командира конницы у Деникина. Прошел Ледовый поход Корнилова, полгода служил адъютантом у Колчака, потом командовал полком. В 1937 году был арестован и расстрелян, посмертно реабилитирован. Жена спросила его во время ареста: «Сережа, это, конечно, ошибка?» Он ответил: «Да. Но я не вернусь».

А первый значительный и интересный человек, которого я помню, - это Петр Ефимович Щетинкин, друг нашей семьи, легендарный герой Гражданской: начиная от Новосибирска и дальше по всей Восточной Сибири есть улицы его имени. Он там много воевал: брал Ачинск, Красноярск, другие города. Они были друзьями с моим отчимом. Как-то тот по делам своего пимокатного завода попал в деревню, и вдруг кто-то сказал: «Вы знаете, кто это?! Это же первый друг Петьки Щетинкина!» Они ничего другого не придумали, как посадить отчима на раскаленную железную печку. В это время в деревню ворвался Щетинкин. Потом он приехал к маме и говорит: «Ты не волнуйся, но Гриша в больнице. Его жизни ничего не угрожает, хотя пролежит он, наверное, порядочно, потому что сильные ожоги. Я за него отплатил: поставил всех мужиков и каждого второго расстрелял». Мама говорит: «Зачем же ты так поступил, ведь каждый оставшийся будет твоим врагом». Он подумал и сказал: «Надо было всех их прикончить». Это было такое время…

Учителя

Отношение Юдалевича к своим учителям можно понять из того, что свой газетный очерк о них писатель назвал «Мои боги – мои педагоги». Учителя географии Порфирия Алексеевича Казанского Юдалевич называет самым выдающимся из своих учителей.

- Он ведь был еще поэтом-фельетонистом, издал два сборника стихов, посвященных природе и людям родного Алтая. Первый так и назывался – «Родному краю». Фельетоны подписывал псевдонимом Премудрая Крыса Онуфрий... – рассказывает Марк Иосифович.

Именно Порфирий Казанский стал для Марка Юдалевича «крестным отцом» в поэзии – он взял из школьной стенгазеты стихотворение «Радиолюбители» и отнес его в газету «Красный Алтай» - будущую «Алтайскую правду».

А когда Казанского арестовали, он сказал своим домашним: «У меня был ученик Марк Юдалевич. Еще в школе он писал стихи, думаю, будет поэтом. Передайте ему мой архив».

- В этом архиве хранилась пьеса Порфирия Алексеевича о покорении Сибири Ермаком, много рукописей его стихов, статей, фельетонов... – рассказывает Марк Иосифович. – Я выписал из него все, что меня интересовало. Сейчас архив хранится в литературном музее 27-й барнаульской школы…

За своих учителей Юдалевич готов был и с НКВД поспорить. Так, когда прямо с урока учителя математики Моисея Григорьевича Эскина забрали «молодые люди в штатском», Юдалевич с юношеской наивностью потребовал от НКВД объяснений – за что? За это письмо он мог бы и сам загреметь вслед за педагогом, но получил вполне нормальный – на бумаге, в конверте – ответ. Писали, что вины за Эскиным не нашли, да только вот беда – уже его расстреляли. Юдалевич написал второй запрос – почему же был казнен невиновный человек? Но эту бумагу не дал отослать отчим Марка. «В первый раз не пришли, придут во второй…» - пояснил он.

- Преподававший у нас Моисей Григорьевич Эскин был прекрасным математиком! – говорит Марк Юдалевич. - Он показывал нам американские газеты со своим портретом школьных лет, в которых его именовали не иначе как вундеркиндом. У него не было отстающих по математике, он всех сумел увлечь своим предметом. И когда за ним пришли прямо на занятия, он попросил: «Разрешите закончить урок». Не разрешили, увели. Но этот урок мужества и достоинства был для нас очень важным…

Война

На войну Марк Юдалевич попал «по блату» - помог друг отчима.

- Я был парень здоровый, однако очень близорукий… - рассказывает Юдалевич. – Но оказалось, что один из товарищей отчима формирует в Омске дивизию. Я – к нему. Он говорит: «Я тебя возьму, но медкомиссию надо пройти». Выучил всю таблицу. Докторша мне показывает буквы, а я бойко отвечаю. Она: «Подойдите ближе», - я опять ей букву говорю. А она все выше и выше поднимает указку. Удивляюсь: почему выше-то, когда я все называю, надо ниже опускать! А она зовет - подойди. Оказалось, на таблице одни подковки, кружочки, а буквы ни одной нет! Она говорит: «Ну ты изобретатель! А память у тебя хорошая». Спрашиваю: «У тебя кто на фронте?» Она: «Отец и брат». Говорю: «Твои отец и брат воюют, а я буду сидеть, по улице буду ходить, здоровый парень. Как ты на меня смотреть будешь?» Она написала: «Годен», и так я попал в армию.

Шесть ранений показывают, что солдат не жалел жизни за Родину. На войне же он начал писать в газету. Да так хорошо у него это получалось, что в 1943 году Марк Юдалевич стал корреспондентом газеты «Красная Звезда», главной военной газеты в СССР.

После нашего контрнаступления под Москвой появился плакат с надписью Марка Юдалевича:

«Кто еще торопится в столицу?

Мы готовы встретить, подходи!…»

Одна из фронтовых историй, которую я слышал от Марка Иосифовича уже очень давно, такая.

- Приехал я как-то к товарищу на передовую. Он был командир роты. Решили выпить за встречу, а был только спирт. Выскочил он за водой из блиндажа, и тут его пуля и убила! Оказалось, немцы пошли в атаку. А командира нет! Но я был человек уже опытный, капитан по званию. Принял команду на себя. Немцы особенно напирали на наш левый фланг, и я приказал отправить туда пулемет, который был оставлен для защиты КП. Но тут попался какой-то офицер из особого отдела, кричит: «А, ты хочешь наш КП немцам сдать!» Я достал револьвер и в него выстрелил. Попал ему в ногу. Он и замолк. Пулемет оттащили на фланг, атаку отбили, меня поначалу представили к Герою Советского Союза, но потом из-за особиста снизили до ордена Отечественной войны. Ну хоть не посадили…

Марк Иосифович, когда я его нынче спросил, была ли эта история, только посмеялся – за 93 года много чего было, много чего уже позабыл. «Что-то было такое…» - ответил он. Долгая жизнь осталась сейчас в его памяти вехами и лицами, без подробностей. Разговаривал с Жуковым, принимавшим корреспондента «Красной Звезды» на своем командном пункте. Будущий маршал предложил журналисту пообедать, но, говорит Юдалевич, было не до того. «Неделю я добивался этой встречи… - говорит Марк Иосифович. – Так что терять время на еду было нелепо».

С войны Марк Юдалевич привез большую подборку стихов, составивших его первую книжку «Друзьям». На ее первой странице - плакат военного времени и надпись: «Как шли вперед, как счастье брали с бою...». Многие стихи написаны в полевых условиях, другие - в госпиталях. Что-то публиковалось в военных газетах, что-то было совершенно новым.

Книги и стихи

60 книг Марка Юдалевича вышло с тех пор в свет, бесчисленное множество стихов. Однако его литературная судьба не была гладкой: в 1949 году, после того как в Москве было принято постановление по Ахматовой, Зощенко, Пастернаку, досталось и писателям в провинции. Бюро Алтайского крайкома партии в апреле 1949 года приняло постановление по поводу сборника басен Юдалевича, признав его издание «идейно-порочным», «пасквилем на советских людей». Тираж этой «ошибочной книжонки» был уничтожен. Правда, работники склада припрятали часть книг и в годы хрущевской «оттепели» книжку продавали в киосках. Одна из басен, за которую Юдалевичу доставалось особо, называлась «Муха», и содержание ее таково, что хоть сейчас ее печатей снова или хоть сейчас снова тираж уничтожай:

Каких-то вследствие причин
случайно Мухе дали чин.
Чего теперь у Мухи нет:
большой отдельный кабинет,
приемная, секретари,
не телефон, а целых три.
Все Муху ловят, ищут, ждут.
И Муха там, и Муха тут
дела решает на лету.
К ней было с просьбой Соловей,
да Муха гнать его живей:
- Подумаешь, какой наглец,
еще соврал, что он певец.
Певец, а сам живет в лесу.
Я у начальства на носу
и то не научилась петь,
а враки не могу терпеть!
За Соловьем еще Пчела
прошенье Мухе подала.
Не ладит Муха с той Пчелой, кричит:
- Гоните с глаз долой.
Она, конечно, тоже врет,
как будто бы приносит мед.
Скажи, какой пошел народ!
С таким работать нелегко,
корова врет про молоко,
про масло, про творог мычит,
про яйца курица кричит,
баран и тот ревет про шерсть...
Но у меня сноровка есть,
я - Муха, стреляная птица,
хотя сама не мастерица,
в ремеслах толку не пойму,
зато не верю никому.
Та Муха натворила бы вреда,
да сдохла осенью - исчезла без следа.
А впрочем, говорят,
что эти слухи лживы
и кое-где такие мухи живы…

Не зря газета «Литературная Россия» еще в 1963 году писала, что басням Юдалевича суждена долгая жизнь…

Колчак

Один из самых удивительных эпизодов жизни Юдалевича – его знакомство с Анной Тимиревой, гражданской женой адмирала Колчака.

- В Омском архиве я нашел неотправленное письмо Колчака к Тимиревой - полтора листа некрупным почерком. Такое душевное... – рассказывал мне Юдалевич. - Я прочитал и подумал, что мне таких писем никогда не писать. По моей просьбе один омский фотограф письмо переснял - вынести оригинал мне бы никто не позволил. И с этими фотокопиями я приехал в Москву. К Тимиревой многие тогда пытались попасть - все же подруга Колчака! Она всем говорила: «Не больше пятнадцати минут». И мне так же сказала. Я пришел. Говорю: «У меня для вас письмо». И отдал ей. Она вышла из комнаты - читать. Потом вернулась заплаканная и говорит: «После Саши мне никто таких подарков не делал. Вы для меня теперь самый дорогой человек». Приходил я к ней два дня, разговаривали мы часами…

Записи той беседы мы вместе с Марком Иосифовичем искали среди его блокнотов, но не нашли. Не отыскалась и фотография Тимиревой, подаренная ею писателю. Однако все рассказанное ею сохранилось – оно вошло в книгу «Адмиральский час», которую Юдалевич написал и издал уже в перестроечное время.

- Анна Васильевна рассказывала, что он все пытался понять - почему за красными идут люди? – говорит Юдалевич. - В Омске ходил в тюрьму разговаривать с одним из них. Хоть синяки и ссадины ему запудрили, но видно было, что тот измучен пытками. И вот этот еле живой человек спросил Колчака: «Почему вы нас боитесь?» Колчак оторопел - в то время у него на фронтах все было как раз как нельзя лучше. Но подневольный собеседник ему сказал: «Оглянитесь на деревню. Она же вся бурлит». Колчак в моей книге признал, что его враги лучше знали народ. Книгу я писал в перестройку, никто бы от меня таких мыслей и не потребовал. Но мне об этих раздумьях говорила Тимирева. Меня многие спрашивали после выхода книги: «А это откуда?» И я говорил: «Тимирева рассказала». Это было такое время, когда все немного сошли с ума. Вот этого в фильме «Адмиралъ» нет, а зря. Без этого многое не понять.

К тому времени Анна Васильевна по лагерям, тюрьмам и ссылкам отбыла 20 лет. Когда рассказывала об этом, плакала. Говорила, что относились к ней в лагерях очень плохо, она же для всех была чужая. Одни - воры, другие - политические, а она - жена Колчака, всем враг. И она ведь любила его всю жизнь. Именно любила, а не просто помнила. Когда мы разговаривали, она называла его «Саша», «Сашенька» - и это через 40 лет, 20 из которых она провела в тюрьме из-за этой самой любви!..

Вечером 6 февраля 1920 года она видела, как Колчака вывели из камеры поздно вечером, и поняла, что его ведут расстреливать. Она рассказывала, что, услышав приговор, Колчак пытался отравиться цианистым калием, который давно для себя припас. Но яд его не взял. Она говорила, что откуда-то были слухи, будто Ленин приказал Колчака не расстреливать. Однако местные власти решили все по-своему.

Актриса, которая играет ее в кино (Елизавета Боярская. – Прим. «АП»), очень похожа. Такая же красивая, а главное - голос такой же особенный. Я даже удивился, как они угадали. Будто слышали как-то, но как? Записей быть не может. Только почему в кино они едут в Иркутск в одном купе? Они жили в разных купе. У тех людей были все же другие представления о комфорте…

Сейчас

Юдалевич – это еще много чего. Это пьеса «Голубая дама», основанная на городской легенде о том, что жена барнаульского градоначальника будто бы влюбилась в ссыльного (то ли декабриста, а то ли просто в студента) и муж за это замуровал ее в стене дома. Дом и поныне на месте – известная всем мэрия на проспекте Ленина, 15. Это удивительные знакомства – с Пастернаком, с Константином Симоновым, с Евтушенко…

- Евгений Евтушенко выступил против гонений на Пастернака, принародно декламировал его стихи, вывесил его портрет у себя в общежитии... – рассказывал Марк Иосфович нашей газете несколько лет назад. - За бунт его из Литинститута исключили. Грозило Евтушенко и исключение из комсомола. В те времена за это можно было стать и литературным изгоем без права где-либо печататься, и обладателем ярлыка «политически неблагонадежный» с перспективой оказаться в местах не столь отдаленных. Ректор Литинститута тогда посоветовал Евгению Евтушенко: «Поезжай в Барнаул к моему сокурснику Марку Юдалевичу. У него поживи, пока буря уляжется...» Евтушенко прожил в Барнауле три недели. Потом он часто звонил: спрашивал, как дела, поздравлял с днем рождения…

В нынешнем году 9 ноября Марку Юдалевичу исполняется 93 года. Но жизнь его вместила столько, что не кажется преувеличением или метафорой строка одного его стихотворения:

«Я прожил здесь не годы, а века…»

При подготовке материала использованы статьи разных лет корреспондентов «АП» и самого Марка Юдалевича.