Снегурка

Откуда столько снега берётся на небе? Тася запрокидывает голову, и разгорячённого лица касаются прохладные снежинки. Светит, светит там, в черноте, высокая яркая звезда, и её острый луч будто прокалывает Тасино сердце. Тесно в груди, но нет уже боли.

Тася глядит на небо, ещё и ещё звёздочки, как много. Сугробы голубые и желтое окно – что делать, чем жить теперь?

- Как банька-то? Ты не сомлела? – высунулась из двери баба Поля. – Айдате скорее, я чаю с мятой сделала.

Тася придерживает полотенце, тюрбаном намотанное на голову. В избе чисто прибрано. Полосатые половики, печка топится, полешки потрескивают, стол застлан скатеркой, и узор на уголке. Где-то она уже видела такой же, только где. Тася сметает веником снег с катанок, ставит их на припечек. – Правильно? – спрашивает хозяйку.

- Давай, суши волосья-то, - говорит баба Поля, - фуфайку вон на гвоздь повесь, дед в ей корову доит. Дед у меня веселый, добрый, вот увидишь. Он сёдня в ночь сторожит.

Тася садится к печке, снимает полотенце, и баба Поля ахает:

- Волосья у тебя богатые, я ещё в городе заметила. Ты не обкорнай, у меня в молодости тоже коса была.

Баба Поля наливает чай, достаёт пирог с брусникой да так и забывает о нём. Смотрит на цветок в глиняном горшке:

- Вот думаю, что за цветок этот такой поперёшный, все цветут летом, а этот - в декабре. Вишь, бравенький какой, декабристом называется. Смешно, да?

Баба Поля оборачивается к Тасе:

- А ты, если не хочешь мне всё рассказывать, пойди нашей корове Мусе расскажи, а в себе не держи. Потому что в один прекрасный день боль и выйдет, не спросясь, через сердце, а оно не выдержит. Поняла?

Баба Поля ладонью смахивает невидимые крошки со скатерти, наливает кипяток в синюю чашку.

- Подсаживайся к столу. Коса у тебя хорошая, как ты такую сохранила?

- Да я хотела её продать, - говорит Тася.

- Да ты что? Волосья продать? Чудно. На парик, что ли? Я вот сроду в селе живу, многого не понимаю. В городе у меня сестра, я к ней езжу, так у неё волос повылазил, сказали – экология повлияла. Она самая младшая у нас. Мне шестнадцать было, когда мамка Светку народила, неожиданно, говорили, получилась она у них с отцом. Ну а мне-то пришлось потом воспитывать сестрёнку. И за мамку, и за папку. Они оба погибли. Поплыли на лодке за калиной на тот берег, да лодку под баржу затянуло. Светка меня так мамкой и звала. А своих я не завела.

Тася чашку пальцами сжала, замерла.

Баба Поля то за полотенце хватается, то к печи метнётся:

- Поставь, сгорят ладошки-то, беда с тобой. Сводить тебя к Валентине? Воск отольет над тобой, помолится…

В избе жарко, Тася снимает свитер, баба Поля ахает:

- Вся в синяках. Тебя били, деточка?

Прижимает Тасю к груди, Тася утыкается носом в её фланелевый старенький халат. От него пахнет яблоками и ещё чем-то знакомым. Тасе кажется, что она на берегу большого ручья, что за маминым домом в родной деревне. Мамы не стало, и деревня - чужая. Где сейчас она, Тася, куда привезла её эта пожилая женщина?

- Голубушка моя, - говорит баба Поля. И вдруг Тасе легче становится дышать, и она сбивчиво, торопясь, начинает рассказывать. Как жила она в своей деревне в Предгорьях. Дружно они жили с мамой и были на всём белом свете одни. А мама – молодая, красавица, ей сорока не было, стал захаживать к ней мужчина из бригады ремонтников, приехавших в деревню по найму. Проходу не давал – забор подновил, крышу перекрыл да и переехал к ним. Велел папкой называть. А вскоре глаз на падчерицу положил. Зажал в сенях в угол за бочкой с огурцами, как клешнями, да мать вовремя пришла. Сказала дочери: уезжай, Анастасия, подальше от беды.

Баба Поля дверцу печную открыла, кочергой уголья шевелит, на искры глядит, молчит.

Тася заплакала:

- Я думала, мама его прогонит, а она меня…

Продали мы с ней бычка, мне она дублёнку купила, дала денег, а в городе у нас знакомая женщина, ну вот её адрес дала.

- И ты поехала, - говорит баба Поля, вытирая глаза, - и что?

- Я учиться дальше хотела, у меня в школе хорошо шло, да опоздала. Думала, дождусь весны, потом попытаюсь. А там мама умерла, говорили, от тоски. Тот дядька-то, новый муж её, когда узнал, что она тяжело заболела, ни слова не сказав, уехал. После похорон я хотела остаться жить дома, а мне соседки сказали, что мама дом на мужа успела переписать.

Теперь баба Поля застыла, глядела в одну точку. Очнулась, когда Тася сказала:

- Маму все жалели, говорили: вот что любовь делает.

Баба Поля не выдержала:

- А тебя не жалели?

Тася пожала плечами:

- Почём знаю? Снова я уехала, снимала угол у той женщины, маминой знакомой, она ко мне переменилась, ругала, что я жить не умею.

- Ты, - говорит, - найди себе богатого мужчину, и нет проблем. А сначала приведи себя в порядок – ходишь как колхозница с косой. Продай её, расплатишься за постой. Ну я собралась – пошла к ней на работу, и тогда по дороге познакомилась с Вэлом.

- С кем-кем? Что это за имя такое? – спросила баба Поля.

- Американское. Он как-то странно налетел, наверное, не заметил, шёл по телефону разговаривал и наскочил на меня, - сказала Тася.

- Это ты на него наскочила как бабочка на иголку, - помрачнела баба Поля.

- Он такой красивый. С усами, похож на актёра голливудского, - продолжала Тася.

- Он знал, чую, точно знал, а может, он тебя выследил? – заволновалась баба Поля. И запричитала.

- Ой-ей… это он, гад, тебя разукрасил?

- Нет, не он. Другой.

Баба Поля прикрыла рот ладонью. А Тася чувствовала, что жгут изнутри слова, и старалась поскорее вытолкнуть их, но ей было стыдно, что они засоряют эту опрятную избу с белёнными известью потолками, весёлыми занавесками на окнах и глиняной копилкой на комоде. Она отводила глаза от портрета на стене. С него на Тасю смотрел парень в солдатской пилотке с маленькой звездочкой, отец бабы Поли.

И Тася вдруг увидела себя со стороны, в тот счастливый вечер. И ужаснулась: будто не она, а незнакомая девушка идёт рядом с тем, похожим на голливудского артиста, парнем. И ей кажется, все завидуют ей. Вот наконец сбылось и у неё самое заветное. Появился молодой человек, и она приглашена в ресторан. А вдруг он начнет её потом целовать? Конечно, будет. И сама мысль об этом волновала Тасю. В гардеробе набросил ей на плечи подарок – тонкий кашемировый палантин. Да, наверное, у них сегодня всё будет. И эта мысль обжигала Тасю.

Тася поправила палантин, который соскальзывал с плеч. Довольно спрашивала, краснея:

- Правда, он мне идёт?

Вэл кивал, сжимал её руку выше локтя, и Тасе хотелось, чтобы Вэл обнял её.

Сели за столик у окна, тут же подошёл официант, и Вэл вдруг поспешно встал и удалился.

Заиграла музыка. Нарядная ёлочка сверкала и переливалась.

Тася разглядывала девушку за соседним столиком. Ах, какое лицо у неё – белое, гладкое, а короткие волосы сияют, когда она наклоняет голову.

«Надо мне такую стрижку сделать», - Тася чувствовала себя взрослой, машинально поправила волосы, собранные в тяжелый пучок, и вздохнула. Да, теперь у неё наступит красивая жизнь. Ей сделают в салоне длинные ногти, приклеют загнутые ресницы, а будут жить они с Вэлом в большом особняке за узорчатой оградой. Тася была уверена, что именно в таком доме живёт Вэл.

Размечтавшись, она задела локтём фужер. Он разбился вдребезги, красивая девушка обернулась и подмигнула Тасе, мол, ерунда, бывает.

И тут раздался весёлый голос Вэла:

- Уже ресторан разрушаем? О, и ты здесь, привет, - кивнул той белолицей красавице.

Вэл был весел и очень доволен. Им принесли тонкие, высокие бокалы. Вэл рассказывал о своей поездке в Амстердам. О том, как заблудились с другом в порту, а потом поехали на остров Принцев.

- Там принцы живут? – простодушно спросила Тася и отодвинула прядь волос за ухо, подпёрла кулачком подбородок.

Вэл побледнел, замолчал. Он смотрел странно на Тасю и вдруг сказал тихо:

- Давай скроемся отсюда, убежим куда глаза глядят.

Тася засмеялась:

- От кого? – Она снова поправила свои тяжёлые белокурые волосы, и, видимо, этот жест таил в себе что-то непонятное ей.

Вэл вновь сказал:

- Пойдём, пока не поздно.

Тасе стало смешно, палантин соскользнул с её плеч. Голова кружилась от вина и счастливого ожидания вечера, который сулил столько приятных открытий.

- Ладно, уже поздно бежать, - пробормотал Вэл, кивнув пожилому мужчине, который сел за соседний столик рядом с белолицей красавицей.

Вэл барабанил пальцами и нарочно громко спросил:

- Неужели мадемуазель не знает, что остров Принцев – это вовсе не часть суши, окруженная водой, как вас учили в школе, а квартал, где когда-то давно были приюты бедняков и вдов и сумасшедших. А сейчас живут богатые люди.

Тася любовалась Вэлом, она снова глотнула вина и смело допила все до капельки. И вдруг почувствовала обжигающий взгляд. Седоватый мужчина, тот самый, что появился рядом с белолицей девушкой, глядел на Тасю в упор. Он будто раздевал ее взглядом, и Тася безотчётно прикрыла рукой грудь.

- Зачем он так смотрит? – думала Тася, краснея.

- Ну, как вам, барышня, божоле? – спросил Вэл, подливая ей вина. – Я рекомендую отведать его с перцем, - и Вэл посыпал что-то из маленького флакончика в Тасин бокал. Тася сделала глоток.

Очнулась она от того, что ее била дрожь. Болела голова, ныло все тело.

- Прикройся, падаль, - услышала Тася женский голос. Узнала ту самую девушку из ресторана, та швырнула Тасе чужие джинсы и свитер.

- Курить будешь? – спросила она. – Что пялишься? Строишь из себя… А по ресторанам с незнакомыми мужиками таскаешься. Расплачиваться надо, - говорила девушка, щелкнув зажигалкой. – Вам, малолеткам, всё красивую жизнь подавай, - вдруг закричала она.

У Таси саднили кровоподтеки на руке, ныла спина.

- А где… Вэл? – выдавила она чуть слышно, - вы же его знаете…

- Ты что, дурр-ра? – удивилась девушка, усаживаясь на краешек кровати.

- Вэла спрашивает. А ты не допёрла, что он продал тебя со всеми потрохами? И денежки за тебя получил, между прочим.

Девушка говорила, размахивая руками:

- Ничего, не ты первая, не ты последняя. Деться тебе некуда, ещё согласишься.

- Есть куда. И деньги есть. Три тысячи и дубленка, - ответила Тася. – Я волосы еще продам.

- Тяжелый случай, - усмехнулась девушка, - нет уже твоих вещей, их Вэл загнал вместе с дубленкой. Поздравляю. Таких наивных любят. С голоду не сдохнешь.

Ну ладно, ты давай, поразмысли, к тебе тут должны подойти, а я отлучусь ненадолго, поесть нам принесу, а потом разберемся.
Обуви здесь нет, не ищи.

Хлопнула дверь. Неведомая сила подняла Тасю на ноги. Она бросилась к окну – высоко. Толкнула дверь – неужели открылась?

Тася бежала по ледяному тротуару, поскальзывалась и падала. Завернула за угол, юркнула во двор пятиэтажки. Бежать, бежать. Светает. Вдруг заметят, что она босая, а вдруг уже гонятся? Ступни ног ничего не чувствовали. Подъезды, железные двери. И вдруг – один из подъездов открылся, вышла старушка с собакой.

Тася попросила:

- Пустите, пожалуйста… Меня… это.., ограбили.

- Тебе в милицию надо бежать, а не по дворам шастать. Вдруг ты сама воровка? - спросила старушка.

- Это кого в милицию посылаешь? – услышала Тася.

Как громко тикали часы. И вдруг остановились. Баба Поля подошла, гирьки подтянула, толкнула мятник.

- Ходики от матери мне достались, ни разу не ломались – вот делали раньше на совесть, - сказала баба Поля, - а старуха, которая тебя не пустила – соседка моей сестры Светки. Ты не держи на нее зла, у нее сын погиб, с тех пор она другая стала.

Баба Поля снова чаю налила Тасе, в избе запахло травами.

Тася вдыхала горьковатый пряный аромат:

- Вы меня спасли, - сказала она. - И сюда, к себе домой привезли, спасибо.

- Да я сама удивляюсь, как все сошлось удачно. И ноги ты не отморозила, и обутки Светкины тебе подошли, и одёжа нашлась. А ехать-то недалеко, что это – три часа в автобусе, правда?

Тася кивнула.

- Вот и ладно. Давай отогревайся, спать ложись.

Утром Тасю разбудила баба Поля.

- Ну-ка вставай, доча, глянь-ко, - позвала она. - От дурачина старый, чё делат-то…

Тася прошлёпала к ней. Там, за окном – солнечный денек, сугробы сияют, глазам больно. Рядом со стогом сена снежная кукла. Вместо носа – морковка, глаза – синие пробки от полторашек, две соломенные косы свисают аж до снега. А рядом топчется дедок с костылём, сорвал шапку-ушанку, машет ею, смеётся:

- Я Снегурку слепил, - кричит так, что в избе слышно.

- Это он тебя так окрестил, - говорит баба Поля, и глаза её сияют.

- А вдруг… вдруг он не захочет, чтобы я у вас жила? – спрашивает Тася и прижимается к бабе Поле, обхватывает её обеими руками.

- Да он рад без памяти, что ты, маленькая моя! Фёдор Иванович мой с ночного дежурства пришел, узнал, что я тебя привезла из города, и говорит:

- На старости лет и нам Бог послал дитя.

- Знаешь, еще что сказал? Говорит, теперь наконец у нас всё есть, даже Снегурка - подарок под Новый год. Только подожди, - баба Поля взяла Тасю за плечи:

- Ты не убегай, моя доченька, даже когда оттаешь, хорошо? - И прижала Тасю к груди.