Любовные сомнения

…Толстой тайком вышел из дому, постучался к спавшим кучерам и на пролётке выехал в темноту. Так начался исход Толстого из Ясной Поляны, от собственности и комфорта – к смертному часу.

Прочитав письмо, Софья Андреевна бросилась в глубокий пруд. Она захлебывалась в воде, беспомощно разводя руками. Подоспели люди и с трудом вытащили тяжелую, мокрую графиню. После этого она сделала еще несколько попыток самоубийства, а убедившись, что, находясь под неотступным наблюдением, не может покончить с собой, объявила, что уморит себя голодом. Психиатр и сестра милосердия не отходили от постели графини. Это были мрачные дни в семействе Толстых.

По пути из дому Толстой остановился в Оптиной пустыне и селе Шамордино, где жила его сестра Мария Николаевна. Оттуда он написал жене: «Свидание наше и тем более возвращение мое теперь совершенно невозможно. Советую тебе примириться с тем, что случилось, устроиться в своем новом, на время, положении, а главное – лечиться. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю. Возвратиться к тебе, когда ты в таком состоянии, значило бы для меня отказаться от жизни. Прощай, милая Соня, помогай тебе Бог…»

Все дети написали по письму отцу о попытках самоубийства матери. Он был тронут, прочитав их. Может быть, это было лучшим моментом в скорбных днях толстовского ухода. Андрей предлагал «оградить мать от самоубийства», вернуться домой, чтобы мать успокоилась. Илья предлагал потерпеть до смерти. «Я знаю, насколько для тебя была тяжела жизнь здесь. Тяжела во всех отношениях. Но ведь ты на эту жизнь смотрел как на свой крест, и так относились люди, знающие и любящие тебя. Мне жаль, что ты не вытерпел этого креста до конца. Ведь тебе 82 года и маме 67. Жизнь обоих вас прожита, но надо умирать хорошо». Татьяна писала о матери, что она «жалка и трогательна». «Она не умеет жить иначе, чем она живет». Особенно Толстого поразили слова сына-первенца Сергея: «Я думаю, что мама нервно больна и во многом невменяема, что вам надо было расстаться (может быть, уже давно), как это ни тяжело обоим. Думаю также, что если даже с мамой что-нибудь случится, чего я не ожидаю, то ты себя ни в чем упрекать не должен. Положение было безвыходное, и я думаю, что ты избрал настоящий выход».

В дороге Лев Николаевич тяжело заболел: доктора диагнозировали воспаление обоих лёгких, главным образом левого, при высокой температуре. Больного поместили в доме начальника станции Астапово (теперь «Лев Толстой» в Липецкой области). В продиктованной Толстым телеграмме домой говорилось: «Сердце так слабо, что свидание с мамой было бы для меня губительно». Находясь в сознании, он не допускал к себе никого из родных. 1 ноября из Астапово написал: «Милые мои дети, Сережа и Таня, надеюсь и уверен, что вы не попрекнете меня за то, что я не призвал вас. Призвание вас одних без мама было бы великим огорчением для нее, а также для других братьев».

Первым приехал Сергей. Толстой плакал. Жизнь кончалась. «Сережа! Я люблю истину… Очень… люблю истину». Приехала Татьяна. Другие сыновья пили с корреспондентами газет и беспокоились. 3 ноября Толстой записал в дневнике последние слова: «Вот и план мой. Делать, что должно, и пусть будет что будет. И все на благо и другим и, главное, мне».

Здоровье писателя все ухудшалось. Он не спал, но впадал в забытье, бредил. 4 ноября у него были Сергей, Таня, Саша. Отец быстро водил рукой по простыне, как будто писал (по-народному, прибирался перед уходом из жизни). В ночь привстал на кровати и громким голосом сказал: «Маша! Маша!» Это было имя его любимой дочери, умершей в 1906 году.

6 ноября утром Толстой сказал Тане: «Вот конец и ничего…», а сыну: «Сережа! Ты меня презираешь, но я не плох, я совсем не плох! На Соню, на Соню много падает. Мы плохо распорядились». Татьяна спросила: «Хочешь ты видеть ее, хочешь видеть Соню?» Но он уже потерял сознание. В конце дня, присев, он сказал: «Боюсь, что умираю. Ах, гадко! Удирать, надо удирать». Он стал метаться, дыхание было частое и громкое.

Софья Андреевна специальным поездом с другими детьми приехала в Астапово, но ее не пускали к мужу, она жила в вагоне. «Сказать только, я прожила с ним сорок восемь лет, и не я ухаживаю за ним, когда он умирает…» И только в ночь с 6 на 7 ноября ее пустили к мужу. Сергей напишет: «Она сперва постояла, издали посмотрела на отца, потом спокойно подошла к нему, поцеловала его в лоб, опустилась на колени и стала ему говорить: «Прости меня» и еще что-то… Сознание к нему уже не вернулось…» В 5 часов утра 7 ноября, минут за десять до кончины Толстого, Софья Андреевна опять подошла к нему, что-то тихо говорила. Услыхать ее, конечно, он уже не мог. Пульса уже не было. Несколько минут после последнего вдоха продолжалась полная тишина. Ее нарушил врач словами: «Три четверти шестого». Лев Николаевич Толстой ушел из жизни 7(20) ноября 1910 года в 6 часов 05 минут утра. «Отец так мало болел, что не успел еще похудеть. Выражение лица было спокойное и сосредоточенное». Софья Андреевна находилась в сильнейшем нервном расстройстве, от нее не отходил врач-психиатр. Был снежный день. Был грустный день всего мира.

Несмотря на запрет правительства, на похороны гениального писателя пришли и приехали несколько тысяч человек, в цепи-очереди к гробу «господа» и «мужики» просто и естественно сливались в одно целое. Но тысячи желающих не могли прибыть: из Москвы было запрещено отправлять поезда.

…Гроб опускают в могилу, вырытую в мерзлой земле местными крестьянами. Речей не было. Что можно сказать перед могилой Толстого?

Виктор КИНЕЛЕВ

(Окончание следует).

(Продолжение. Начало в «АП» за 19.11, 26.11, 3.12, 10.12, 17.12, 24.12.2010 г.)