Большой хлеб

Нынешний год в крае проходит под знаком двух юбилейных дат – 85-летия со дня рождения Василия Шукшина и 60-летия освоения целины. Целинная эпопея уходит все дальше в прошлое и свидетельства тех, кто был ее современником, становятся все более ценными, особенно таких, как пенсионер из Быстрого Истока Владимир Ильиных. В те годы Владимир Иосифович был школьником, возмужав, стал журналистом, а затем и литератором. Увиденное и пережитое им, а также многочисленные встречи с первоцелинниками уже в 70-80-е годы прошлого века послужили материалом для написания автобиографической повести «Герасимов бор».

Не так давно ему удалось выпустить в свет книгу с символическим названием «Родительница степь», где наряду с другими материалами опубликована и она. Эту небольшую книгу он прислал в редакцию «АП», сопроводив ее письмом, в котором пишет: «Ранее я проживал в Кулундинских степях, в селе Хабары, и наблюдал этот процесс. Об этом уже в зрелые годы написал повесть «Герасимов бор». По-своему, она – живое свидетельство происходящей на моих глазах эпопеи, поскольку и сам автор пока жив. А многих первоцелинников уже нет с нами. Мне думается, с позиции молодого человека мне удалось передать дух и масштабы целинных событий в Кулундинских степях».

На току

Густым, ядреным, с полновесным колосом вымахал на распаханных землях первый целинный хлеб. В Венкиной семье случились главные изменения. Отца по решению партийной организации закрепили уполномоченным на ближайший зерновой ток. Близилась осень – пора уборки зерновых. В их дворе теперь появились лошадь – гнедой конек и кошевка – плетеный короб, установленный на телеге. Коня так и звали – Гнедко. Венка старался с ним подружиться. Поднес к нежным розовым конским губам кусок черного хлеба с солью. Конь посмотрел на мальчишку фиолетовым глазом и деликатно принялся жевать. Контакт был установлен!

Отец ходил озабоченный. Рано, еще до коров, уезжал к себе на зерновой ток. Первые пробные обкосы полей показали, что урожай будет славный. Вставал вопрос, как его переработать и вывезти. Отец хмурился, делясь впечатлениями с домашними. Не хватало автомашин, конных подвод, мешков. На старую веялку не находилось запасных частей. Она простаивала. А зерно поступало и поступало. Его надо было провеивать, отделять от сорняков, сушить.

Однажды, уступив Венкиным настойчивым просьбам, отец взял его с собой на зерновой ток. День выдался солнечный, ясный, с небольшим ветерком. На току было оживленно и весело. Слышались шутки, смех. Много молодых и не совсем молодых женщин, одетых в рабочие комбинезоны, стояли в ряд около буртов с пшеницей. В руках у большинства мелькали металлические плицы – подобия лопат, но без черенков, сделанные таким образом, что в них можно было захватить и за один раз перебросить на расстояние до ведра зерна или зерноотходов. Многие работали просто ведрами. А некоторые ворошили зерно деревянными лопатами.

Работа кипела. Радости от большого урожая никто не скрывал. Женщины, а это были в основном служащие из райцентра, так сказал отец, задорно балагурили с военными шоферами, подгонявшими к автопогрузчику свои автомашины. Здесь же, рядом, грузили зерно вручную, затаривая его в мешки и укладывая на подводы. На днях отправили первый обоз на элеватор. В голове колонны развевался написанный на красном полотнище лозунг «Принимай, Родина, целинный хлеб!». Аккуратно написал и прикрепил его к автомобилю Венкин отец.

Но поток зерна, прибывающий на ток от комбайнов, все увеличивался и увеличивался. Под зерно расчищали новые площадки и сваливали его прямо на землю. Районный элеватор был давно заполнен. Так же, как и подобные мощности по приему зерна в соседних районах и областях. Об этом прямо говорили на партийно-хозяйственном активе в райцентре, куда недавно среди других был вызван и Венкин отец. Еще не сильно, еще не в полную мощь, но постепенно, все чаще и чаще заморосили осенние дожди.

Народ заскучал. Все реже слышались шутки и смех. Большинство озабоченно посматривали на небо и качали головами. Венку отец уже не брал с собою на ток. У мальчишки другая забота – школа, которая подобралась к нему как-то незаметно, но неотвратимо. Теперь о происходящем на току в доме узнавали только от отца. Он хмурился, почти не спал, что-то писал в тетрадке ночами. Выступление, как поняла мать.

На днях в райкоме должен был состояться пленум по текущим делам. Приглашали и всех уполномоченных.

Сереньким октябрьским днем Венка возвращался из школы. Когда зашел в дом, то понял, что в комнатах поселилась тревога. Его отец лежал на узеньком диване, стоящем на кухне, на котором почти всегда спал Венка. Он пустым каким-то взглядом рассматривал потолок. Был невероятно бледен. Как будто не носился на коне все лето под палящими лучами солнца. Мать с бабушкой о чем-то тихо разговаривали в горнице у этажерки с книгами. Когда мальчишка спросил у них, что случилось, мама ответила приглушенно: «Нашего папу исключили из партии».

Пленум

Работающего ответственным секретарем районной газеты Венкиного отца тогда не только исключили из партии, но и уволили с работы, и он вместе с сыном стал заниматься заготовкой камыша, из которого изготавливали домики для будущих целинников. За каждый такой сноп на промкомбинате давали 40 копеек.

Во время разговора отца с его знакомцами Венка услышал историю пленума райкома, восстановленного в картинках не только очевидцами мероприятия, но и народной молвой. Сам отец никогда Венке об этом не говорил.

Судя по всему, дело обстояло следующим образом. Когда секретарь райкома Александр Николаевич, теперь уже первый, доложил собравшимся обстановку с уборкой зерновых (на тот период она напоминала победный рапорт), по залу пошел определенный шум. Тогда Венкин отец, бледный как стена, попросил слова и вышел на трибуну. Он сказал, что нарисованная картина далека от реальной. Видимо, в стратегии и тактике поднятия целины в районе были допущены какие-то ошибки.

Он стал говорить, что заранее не позаботились о том, куда девать невиданный целинный урожай. Предложил раздать часть зерна по домам, чтобы сохранить его. Рассказал, что на его зернотоке хлеб гниет, набирая влажность от земли. Что земля покрылась «шубой» из проросшего зерна. Что не хватает специальной техники для работы на токах. Что хотя энтузиазм у людей большой, но нельзя долго жить на голом энтузиазме. Нужно увеличить заработки, чтобы заинтересовать людей. Говорил что-то еще. Но... в полной тишине.

Лицо первого секретаря наливалось малиновым соком. А потом прорвало. Каких только обвинений в свой адрес не наслушался отец. И в пораженчестве, и в ренегатстве, и в саботаже политики партии. Под конец своей речи первый секретарь предложил исключить отца из членов партии. Прямо здесь же, на пленуме, благо все члены бюро райкома были на месте. Поднялась сначала одна рука, потом другая, третья... Вокруг отца образовалась пустота. Он молча вышел из зала.

«Передовой опыт»

Вскоре в районке появился новый редактор и Венкиного отца вновь пригласили на работу в газету, только уже не ответсекретарем, а литсотрудником. Но и это для терпящей немалую нужду семьи было большой радостью.

Отец теперь подолгу пропадал в дальних колхозах, где более широко, чем в прошлый год, разворачивалось поднятие целинных и залежных земель. На самых удобных для жилья, равноудаленных от коренных сел землях строились полевые станы. За зиму к месту их расположения было завезено много строительного материала, щитовых, финских, как их называли, домиков. В МТС появился мощный трактор С-80. Механизаторы благоговели перед ним. Он был способен утащить до места теплушку по снегу или по раскисшим весенним полям, а заодно и емкость с соляркой.

Лемеха с предплужниками заглублять стали больше. Для того чтобы пласт получал полный оборот. Венка часто слышал об этом от отца. Да и в районной газете писали, преподнося как передовой опыт. Зерна карлыка – татарской гречишки, пырея, других сорняков при этом уходили вглубь и почти не провоцировались. Всходы зерна получались дружными, густыми. Но эта технология просуществовала недолго.

Побывав на дальнем полевом стане и посмотрев, как мощный С-80 переворачивает суглинок и даже солонец, которым были богаты степные почвы, отец не выдержал и написал о перегибах в районной газете. Нужно представить реакцию тогдашних читателей. Недоумение, восхищение, негодование – целый спектр различных чувств принесла недельная почта. Конечно, отца уволили из газеты. Он вновь пошел на промкомбинат заготавливать камыш. В 60-х годах, когда по Кулунде прошли черные бури, люди поняли, что отец в числе других говорил правду. Но от этого никому не становилось легче. Потому что черные бури представляли из себя страшное явление.

Самум

С утра в природе все замирало. Воздух становился мертвым и каким-то стылым. Никакого движения не чувствовалось вокруг. С запада, в полгоризонта тихо и неотвратимо двигалась черная туча. Куры на насесте в хозяйственной землянке у Венкиной семьи широко открывали клювы и сбивались в кучу. Налитую в корытце воду почему-то не пили.

В доме, стоящем на высоком фундаменте, заделывали бумажной лентой на опаре все окна и щели. Закрывалась вьюшка в печи. Плотно укутывались сеном и озадками хозяйственные постройки. Мама готовила для всех членов семьи респираторы-повязки из марли на лицо. Помогали они или нет, Венка и сейчас не знает. Однако верил, что помогают.

Когда самум, так это называлось, приближался, все прятались, кто куда мог. Венка залезал обычно под кровать. Там, в самой ее глубине, у печки, бил маленький родничок из воздуха, который просачивался через стены здания. Венка к нему приникал, стремясь дышать через нос. Остальным членам семьи, он знал, было хуже. Тонкая взвесь из песка и почвы все равно проникала в квартиру. Ее невозможно было остановить.

Наутро, когда самум обычно прекращался, люди стремились выйти на воздух. Двери для этого во всех помещениях открывались внутрь. Снаружи наметало барханы из песка. Солнце светило как лампа из абажура в общей комнате. В его неестественном свете люди передвигались как манекены. Главное было – отгрести барханы и напоить животных. Лишь потом жизнь во всей яркости красок возвращалась в село.

Положение с черными бурями не могло не волновать людей, стоящих у истоков поднятия целины. Вскоре стала применяться теория академика Бараева, выращивающего у себя в Казахстане защитные лесополосы, придумавшего новый безотвальный плуг. Плуг срезал сорняки прямо под почвенным слоем, не переворачивая пласт. Это чем-то было похоже на метод народного академика Т.С. Мальцева, о котором Венка прочитал уже в свои зрелые годы. Пыльные бури постепенно теряли силу.

Однако речка, протекавшая через село, заилилась, обмелела. Кое-где ее поверхность стало затягивать ряской, тиной, другой болотной травой. Вода дурно пахла. Течение, и без того медленное, совсем прекратилось. Глубокий омут, оставшийся от старой мельницы, что стояла когда-то на реке недалеко от Венкиного дома, теперь занесло песком…

Подготовил Константин СОМОВ.