УРОКИ ГЕНЕРАЛА И ГНЕВ МИНИСТРА

Марк Васильевич Бахмутский. Когда-то это имя было в крае на слуху… Рассказывает Наталья Ивановна Бахмутская…

«Учти, ты – не архивариус…»

– Марк родился в 1926 году на Украине, в деревне Кожуховка Житомирской области. Отца потерял очень рано, он умер от малярии, когда Марку еще не было года. Мать потом вышла замуж за вдовца, у него тоже был сын, и вот она двух ребятишек растила, работая учительницей.

После окончания Харьковского института инженеров железнодорожного транспорта Марка направили в Иркутск на 12-ю стройку. Но когда он добирался до места назначения, эту организацию перевели на Алтай – так и оказался в Барнауле.

12-ю стройку (с 1957-го – Алтайтрансстрой) возглавлял железнодорожный генерал – строитель Борис Иванович Недбай, и, может быть, потому, что у Марка был красный диплом, он оставил его при тресте старшим инженером техотдела, а двух других прибывших с ним специалистов направили мастерами, одного – в ГАРЕМ-3, другого – в ПЧЕСТЕР-1 (стройуправление, которым несколько позднее стал руководить приехавший с Дальнего Востока Израил Копелиович).

Поскольку с жильем тогда были большие сложности, Марк первое время жил в тресте, в комнате, где хранилась архивная документация. Сам Борис Иванович дневал и ночевал на службе, и Марк ему и в ночное время приносил какие-нибудь документы. Как-то Недбай говорит: принеси документацию СЦБ (по связи и сигнализации) на Ребрихинской станции. Марк приносит.

– Теперь расскажи, где и что там работает.

Марк растерялся: я не знаю, вот разберусь – тогда вам доложу.

На что Борис Иванович ему возражает: учти, ты – не архивариус, а инженер, всю документацию, которую ты получаешь, должен тщательно изучать и, что бы я ни спросил – у тебя должно от зубов отскакивать… Он запомнил этот урок на всю жизнь, как и другие наставления Недбая. Марк говорил про него: я удивляюсь, когда он спит? Чуть ли не до утра работает, потом уходит, а в 8 утра он опять на работе.

Недбай уже был в годах, такой всегда угрюмый, взгляд исподлобья, крупный нос, на голове большие залысины, голос зычный, начальственный.

Много ездил по объектам – в специальном вагоне для командировок. С подчиненными был крут. Как-то в конце рабочего дня начальнику одной из мостовых колонн рабочие подарили по случаю его дня рождения какой-то одеколон.

Ему неудобно было не отблагодарить, и он послал за водкой. Ну и в разгар гулянки приехал Недбай и с ходу объявил начальнику колонны: все, с завтрашнего дня ты тут не работаешь.

Когда Марк стал за мной ухаживать, Борис Иванович почему-то захотел со мной познакомиться. Меня вызвали к Недбаю, и мой начальник разволновался, почему-то решив, что переводят в трест.

Ну вот, вхожу к Борису Ивановичу в кабинет, он стал расспрашивать, где родители, откуда я родом… Потом внимательно посмотрел на меня: как у тебя с Марком – серьезно? Я растерялась и не нашлась, что сказать. В 1953-м мы с Марком поженились, и нам дали комнату в щитовом домике на Павловском тракте, рядом с моей работой.

Когда Борис Иванович тяжело заболел, его положили в «железнодорожку». И как-то поздно вечером нам домой позвонила наша хорошая знакомая хирург Вера Лаптева, в ту ночь было ее дежурство: Марк, Борис Иванович хочет с тобой проститься.

Марк потом рассказывал: заходим в палату, а уже всю аппаратуру от него отключили.

Хоронили Бориса Ивановича – народу было уйма, а его жена на кладбище села в машину и уехала. Сложные у них были отношения. Друзья говорят Марку: ну что, купим, что нужно, да помянем здесь… А Марк говорит: это что за дело? Едемте ко мне. И долго у нас сидели, поминая дорогого нам человека.

Между двух огней

В 1960-м Марк какое-то время работал в проектном институте, откуда его взяли инструктором в крайком партии. Зарплата там была очень маленькой, а у нас – двое детей, с нами жила моя мама, потом и его к нам приехала. Короче, тяжеловато было… И Марк перешел в Барнаулжилстрой главным технологом, потом его назначили директором комбината, изготавливавшего панели для домов новых серий.

Потом – в 1968-м, в Барнауле создали домостроительный комбинат (первый в крае), и Марка назначили его директором, а в 1973-м – заместителем начальника Главалтайстроя. Но через три года он снова стал начальником ДСК, там ему прекрасно работалось… Как и Недбай, и начальник Главалтайстроя Израил Наумович Копелиович он был трудоголиком. В 7 часов утра машина уже стояла у подъезда, он ехал на объекты. С восьми вел планерку. У него такая память была – наизусть знал сотни деталей, сколько чего в наличии. Если кто из начальников управлений начинал ссылаться на нехватку чего-то, он тут же поправлял: этого у вас столько-то, этого – столько-то…

В производственных вопросах в чем-то его обмануть было бесполезно. Домой возвращался уже поздно вечером. Мы выписывали много газет, его мама Анна Семеновна отчеркивала красным карандашом те статьи, которые Марка могли заинтересовать, и он не засыпал, пока все это не перечитывал.

Одновременно с Барнаулом Марк строил жилье и в Заринске, и как-то приехал туда министр строительства СССР Караваев. Он к Марку очень хорошо относился, обнял его: надо несколько домов сдать к такому-то сроку, ты уж не подведи. Марк, конечно, обещал, часть людей и техники дополнительно перебросил на «Коксохим». И тут его вызывают в крайком и говорят: если ты завалишь сдачу жилья в Барнауле – все, простишься с партбилетом.

Марк пошел к Копелиовичу: не знаю, что делать… Копелиович подумал и говорит: до бога далеко, а царь близко, мы живем здесь, так что придется подчиниться крайкому…

Марк и вернул людей с «Коксохима», и тут же – правительственная гневная телеграмма за подписью Караваева: за невыполнение моего задания Бахмутского уволить с работы. Для Марка это, конечно, было очень сильным потрясением.

Он очень хотел остаться в ДСК – хоть просто мастером, но новый начальник комбината побоялся, уж не знаю, из каких соображений. И его перевели в Барнаулжилстрой главным инженером, он снова воспрял духом: «Наташа, какой здесь хороший коллектив, все у нас получается…» Но тут начальнику жилстроевскому почему-то показалось, что Марк метит на его место (хотя он и в мыслях этого не держал, уж я-то знаю), и он отправил его на «Коксохим» строить жилье и безвыездно там жить. У них там была квартира под общежитие в одном из новых домов.

Как ушел на пенсию, мы купили в Сорочьем Логу небольшой приземистый домик, старенький, построенный, может, лет сто назад. Одну четверть его занимала русская печь. Марк все восторгался – как хорошо мастер ее сложил.

Завели там большое хозяйство: тридцать соток огорода, скот держали, всякую живность. Марк поднимался чуть свет – в пять утра, работоспособен был по-прежнему. Завел пасеку… Как-то полез ловушку для пчел на березу ставить, а она надломилась. Он упал, сильно ушибся, раны долго не заживали…

Однажды очень плохо себя почувствовал, поехал в больницу – обследовался. Врачи вызвали дочь Лену, сообщили ей, что у него – рак. После этого он прожил три месяца.

…Как-то он мне сказал: «Знаешь, Наташа, когда я по-настоящему счастлив? Когда вечером в доме, который я только что сдал, загораются огни».