«Потрясающей художественной выразительности…»

Как уже сообщала «АП», Постоянное представительство Алтайского края при Правительстве РФ совместно с Государственным музеем истории литературы, искусства и культуры Алтая (ГМИЛИКА) продолжает работу по увековечению памяти знаменитых земляков.

Достойное место в музее займет скульптурный портрет Василия Макаровича Шукшина. Он почти 40 лет простоял в кабинете руководителя московского театра драмы и комедии «Содружество актеров Таганки» народного артиста РСФСР Николая Губенко. Вот что он рассказал о последнем дне Василия Шукшина:

– Портрет Василия Макаровича Шукшина, его бюст сопровождают меня всю жизнь. Его фотография висит у меня во всех и гримерках, и кабинетах. И у меня есть потрясающий по художественной выразительности скульптурный портрет для надгробного памятника Шукшину. Я хочу передать его вам (передал 2 декабря директору Государственного музея истории литературы, искусства и культуры Алтая Игорю Короткову и представителям Постоянного представительства Алтайского края при Правительстве РФ, помогавших в организации этой встречи и доставке экспоната на Алтай. – Ред.), потому что сам скоро уйду, а после меня… Я думаю, что подарю лучший, на мой взгляд, вариант надгробного памятника, созданный другом Василия Макаровича – минским скульптором Борисом Марковым, снимавшимся в роли плотогона в фильме «Печки-лавочки».

Так вышло, что я первым констатировал смерть Василия Макаровича. Мы провели с ним предыдущий вечер (перед смертью. – Ред.). Нас – Васю, Жору Буркова (заслуженный артист РСФСР Георгий Бурков, в последнем для Шукшина фильме «Они сражались за Родину» он играл роль его боевого товарища-пулеметчика. – Ред.) и меня – пригласили на хутор Клетский, где снимался фильм, с корабля, служившего гостиницей для съемочной группы, который находился в 17 километрах. Приехали мы на хутор, и началось все с несчастья. Когда пригласивший нас сдавал свой «газик» задом, он задавил своего кота 15-летнего. И Вася увидел, как тот добивает кота об забор, чтобы не мучился. Это первое. Потом «не пошла» баня. Вася парился в ней, как правило, полтора-два часа, нормально по вашим сибирским традициям. Здесь посидел минут 20, и чего-то «не пошла» баня. Дальше – обед. Вася не пил уже 7 лет – после того как родилась Ольга (младшая дочь. – Ред.), Жора в это время был в завязке, ну а я с хозяином выпил – чего ж не выпить? Поели куриную лапшу, хорошенечко закусили и сели смотреть матч Россия – Швеция. Наши проиграли 2:3. Еще один стресс. Вернулись на корабль уже затемно.

В полпятого утра Жора выходит в туалет – Вася сидит в кают-компании.

– Что с тобой?

– Да что-то сердце прижало.

Доктора и медсестры нет. Она уехала на свадьбу к какой-то родственнице, и стоял такой уголок с кругленьким столиком, на котором были всякие лекарства: таблетки и еще что-то. У Васи уже был свой валидол, Жора накапал ему, наверное, очень много капель вотчала, потому что он уснул очень быстро. Возвращаясь из туалета, Жора предложил:

– Может, я с тобой лягу в каюте?

Каюта у Васи была двухместная, две кровати, с расчетом на Лиду (Лидия Федосеева – Шукшина, жена. – Ред.).

– Нет-нет-нет, иди ложись, все нормально уже. Мне хорошо.

Он лег.

В половине шестого Юрка Михайлов, звукооператор, гениальный совершенно, говорит:

– Я услышал странный такой одинокий стук в перегородку: бум!

Это был момент смерти. У Васи валидол даже не рассосался под языком.

Пол-одиннадцатого утра, им на съемку – ему и Жоре. Я свободен в этот день был и лежал отдыхал. Жора вбегает, весь дрожит, желтый:

– Коля, пойдем, мне кажется, с Васей что-то случилось.

Они обычно по утрам «чифирили» и «кофеинили». Вася ел очень мало. Мы часто с Жанной (жена Н. Губенко народная артистка РСФСР Жанна Болотова. – Ред.) бывали у них дома, в Свиблово (район Москвы. – Ред.). Я не помню такого, чтобы он ел много. Он все заменял кофе. Особенно когда бросил пить, для него кофе – это было все. Была огромная литровая кружка, туда забрасывался кофе с цикорием – вы помните, был такой по 78 копеек пачка, заваривался кипятком, осаживался – вот это был его завтрак. Без хлеба, без сыра, без чего угодно. И так же обед, так же ужин, хотя, конечно, в течение дня чем-то перекусывал.

Жора пришел утром, как всегда, заваривать кофе и чай и говорит:

– Мне кажется, с ним что-то случилось…

Я вбегаю в каюту: уже нога свисает, простыня свисает и ладошки под щекой – как у мальчика. Как будто бы он только что лег и уснул. Прикоснулся ко лбу – уже холодный. Все.

Я не помню, как бежал два с половиной километра до съемочной площадки. Прибежал, наверное, на мне лица не было. Володька Досталь, второй режиссер, спрашивает:

– Коля, что случилось, что?!

– Все…

Мы везли его тело на самолете. И, конечно, в багажном отделении невозможно было находиться, потому что гроб шатало туда-сюда, он был на цепях каких-то. Мы все сидели в кабине пилотов, и все, конечно, плакали: и Бондарчук (Сергей Бондарчук – народный артист СССР, актер и режиссер. – Ред.), и я, и Володька Досталь. До этого он был в морге Волгограда, где сказали, что при вскрытии у Шукшина обнаружилось сердце «престарелого старца 150-летнего». Оно было измождено до такой степени, что, если бы он не «кофеинил», он бы умер уже давно. Он стимулировал себя вот этим кофе.

Сел самолет во Внуково. Тут со мной припадок, слава богу, впервые в жизни и, надеюсь, в последний раз случился. Мне уколы какие-то кололи, я дрыгался весь от истерики.

Был октябрь – солнечный, красивый, желто-красная листва… В Склифосовского (Институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского в Москве. – Ред.) открыты окна. Я написал затем сценарий о Василии Макарыче после этого несчастья под названием «Сотри случайные черты», где прототипом имелся в виду Шукшин. Не пропустили.

Морг. Я впервые в жизни был в морге: ходят жирные собаки, почти касающиеся животом пола, открытые окна и почему-то огромное количество клеток с попугаями и ещё какими-то птичками. Подняли Васю – снизу, из холодильника, и тело моментально покрылось капельками влаги. У меня с этого начиналась картина: солнечный день и солнце попадает на капельки…

Надо было снять маску (посмертный слепок. – Ред.). Снимал маску Никогосян (Николай Никогосян – скульптор, народный художник СССР. – Ред.), и, для того чтобы нам не было так страшно, он стал рассказывать какой-то древний рассказ о том, как где-то в глубинке России какой-то скульптор снимал с какого-то купца маску. Забыл намазать лицо усопшего вазелином и, когда маска высохла, начал подрезать ее, та и развалилась.

Процедура наложения гипса занимала минут 40. Мы с Володькой Досталем держали клеенку, на которой голова – надо было держать так, чтобы она не шевелилась. Попробуйте постойте так 40 минут! И когда Никогосян закончил свой рассказ и начал подрезать, маска развалилась. Это просто какое-то несчастье! Но всё-таки кое-как сложили и сняли маску.

Толя Заболоцкий (кинооператор. – Ред.) хотел снять руку. У Васи были потрясающе красивые, такие крестьянские руки. Мощные, с такими жилами рельефными, пальцами мощными. А рука скрючена вся. Толя подышал на нее – и она расслабилась. Вот такие детали, их не придумаешь, понимаете?

Марков, который присутствовал при всех этих процедурах, сделал потом потрясающий по замыслу… нет, не бюст даже, а голову. Только голову, которую надо было поставить на плиту на могиле. Тогда для того, чтобы заглянуть в лицо, надо было преклонить колено. Вот в чем был замысел! И лицо потрясающее! А Лида со своей… религией, со своими крестами, со своим цинизмом избрала другое решение. Я не согласен с таким решением.

Этот памятник я вам подарю, поскольку, если я уйду, за ним некому будет ухаживать.

Мы не то чтобы дружили с Васей. Знаете, после смерти таких людей, как Шукшин или еще кто-то, возникает огромное количество народу, которое называет себя друзьями. У Володьки Высоцкого это, как правило, те, которые способствовали его смерти. С Володей, хотя мы играли одни и те же роли, в одной гримерке сидели, я ни разу, зная его недуг, не выпил в жизни. Ни одной рюмки, ни одной!

Нам нравилось слушать Шукшина, когда мы приходили в его двухкомнатную квартирку, где висели пеленки Маши и Ольги, полотенца и прочие «слюнявчики» и варилась огромная кастрюля борща – Лида варила. А Вася месил шагами эту кухню или комнату рядом и говорил о чем-то, что он знал, вот это было самое большое наслаждение – слушать его, как он формулировал, какие подробности находил.

Рафаэль Марданов, пресс-секретарь постпредства Алтайского края в Москве