Себя он называл просто лекарем

Недавно край отметил 90-летие со дня рождения алтайского учёного с мировым именем Зиновия Соломоновича Баркагана, ушедшего из жизни в конце декабря 2006 года.

Корифей

Своей деятельностью он опроверг сложившееся в обществе мнение о том, что провинциальная медицина второсортна. Его друг и коллега академик РАМН Андрей Иванович Воробьев однажды заметил: «Только в нашей стране с ее многовековым царизмом-центризмом до конца второго тысячелетия вся культура сводилась либо в Москву, либо в Петербург. А вот лучший в своей области врач и ученый от Бога Баркаган работал не в столице, а в своем Барнауле. И мы посылали к нему из Москвы своих детей учиться уму-разуму».

Хотя журналистами и учёными о Баркагане написано множество статей, о нём далеко не всё сказано и хватит материала ещё на серию публикаций. С таким огромным количеством людей он общался в течение своей жизни, лечил и учил, что все их воспоминания о нём собрать невозможно. На одном из юбилеев корифея Андрей Иванович сказал:

– Если опустить в почтовый ящик где-нибудь в Москве конверт с адресом: Барнаул, Баркагану – дойдет. Кто же его в Барнауле не знает?! Думается, что такое письмо дойдет и из Кейптауна,  Хьюстона, Гамбурга.

В промежутках между поездками за рубеж на бесчисленные конференции Зиновий Соломонович успевал участвовать в российских научных собраниях, читать лекции, консультировать больных, а главное – проводить исследования, занимаясь научной работой. Он открыл для многих врачей совершенно незнакомый мир патологии свертывания крови. Речь идет о важнейшей работе З. Баркагана, спасшей тысячи жизней людей, которые потеряли много крови – ранения, роды, повреждения сосудов, сепсис. Надо было доказать, что при этих катастрофах угрожают жизни не столько кровопотеря и уменьшенное количество переносчика кислорода – гемоглобина, сколько начавшееся повсеместно свертывание крови из-за упавшего артериального давления и остановки кровотока в мелких сосудах. Важно было детально расшифровать процесс распространенного свертывания, описать его реальную диагностику, так как на изощренные лабораторные исследования времени у таких больных нет. Все это было проделано Зиновием Соломоновичем со товарищи и блестяще подтверждено в полевых условиях – во время землетрясения в Армении.

Этот труд стал весомым вкладом в разработку современных методов терапии критических и терминальных состояний и был отмечен Государственной премией СССР. Академик Воробьёв свидетельствует, что лекции Зиновия Соломоновича по этой проблеме, прочитанные в Национальном центре здоровья в США (Бетесда) и Миннесотском университете, стали откровением для американских коллег.

– Особенность школы Зиновия Соломоновича Баркагана, его творческий почерк – активное и во многих случаях очень эффективное вторжение в смежные области медицины, ибо в основе многих, казалось бы, разнородных болезней часто лежат общие закономерности, – говорит Андрей Воробьёв. – Зиновий Соломонович, вооруженный глубокой теоретической подготовкой и клинической эрудицией, был большим мастером расшифровывать такие ситуации и успешно решать, казалось бы, тупиковые задачи. Он неоднократно привлекался мной и другими столичными клиницистами к очень ответственным консилиумам и консультациям и неизменно проявлял себя как клиницист самой высокой пробы, умеющий выигрывать сражение за жизнь больного в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Еще более важно, что ему чужда ложная дипломатичность, что при отстаивании своих взглядов он не сглаживал углы, а включал всю мощь своего интеллекта и широких познаний, заставляя своих оппонентов, подчас весьма именитых, менять свои устоявшиеся ошибочные взгляды. Его бойцовские качества, умение вовлекать своих слушателей и многочисленных учеников в свою веру не иссякали с годами.

Путь в профессию

Будущий учёный родился в Одессе в семье врачей.

В 1941 году 15-летним мальчишкой под разрывами первых бомб Зиновий закончил обучение в школе. Его отец, работавший доцентом в Одесском медицинском институте, немедленно был мобилизован в армию (пограничные войска). Подростка с матерью, двумя четырехлетними сестрами-близнецами и тяжелейшими чемоданами с нехитрым скарбом и материалами докторской диссертации отца отправили одним из последних эшелонов в эвакуацию. (Одесса была уже почти полностью окружена.) Под бомбами и обстрелами состав, один из немногих, добрался до Сталинграда, а оттуда – в Алма-Ату, где Баркаган, как окончивший школу с отличием, был принят на первый курс медицинского института.

«Все годы учебы, совпавшие с войной, мы, студенты, жили в неотапливаемом общежитии, где ютились и многие эвакуированные преподаватели, среди которых было немало выдающихся ученых. Жили впроголодь, но больше донимал холод – вода в стакане к утру превращалась в лед. Электричество включалось изредка, занимались при коптилках. Иногда подрабатывали разгрузкой эшелонов с ранеными и переносом их в ночное время (днем это делать запрещалось) в госпиталь. За это получали ломоть хлеба, тарелку перловой каши и возможность отогреться в приемном покое или в ЭКГ-кабинете, – пишет в автобиографии Баркаган. – И тем не менее мы не только учились, но и умудрялись работать в научных кружках на кафедрах под руководством выдающихся ученых. Срок обучения по военной программе был сокращен до 3,5 – 4 лет. Ежедневно до занятий (с 6 до 8 утра) шли на плац для военного обучения (всевобуч), где нас сподвижники генерала Панфилова учили окапываться и не убегать от танков («побежишь – убьют»). В 1942 году узнал от друзей, что в Алма-Ату эвакуирован Московский институт журналистики, ныне факультет журналистики МГУ. Чтобы понапрасну не мерзнуть в общежитии, поступил на вечерний факультет, где проучился почти три года, слушал литературоведов, известных писателей, изучал основы мифологии, стилистики и т.д.».

В 1944 году семья Баркаган возвратилась в Одессу и Зиновий продолжил обучение в Одесском медицинском институте, который окончил весной 1946 года. Здесь судьба свела его с выдающимся ученым и клиницистом профессором Михаилом Ясиновским, который заведовал кафедрой госпитальной терапии и одновременно был главным (флагманским) терапевтом Черноморского флота. Это был красивый, почти двухметрового роста человек, обладающий высочайшей эрудицией, великолепный оратор, замечательный клиницист. Всю жизнь Зиновий Соломонович с благодарностью вспоминал Ясиновского.

Профессор, ценивший своего молодого коллегу,  не смог присутствовать на защите его диссертации, основанной на законах генетики, которую в это время объявили буржуазной, громили вавиловщину и утверждали торжество «теории» неуча Лысенко. В мягкой, но категоричной форме Зиновию посоветовали снять с защиты диссертацию, поскольку уже предопределено, что она будет провалена, а ему выдадут волчий билет. Но, улетая по срочному вызову командующего флотом в Севастополь, Ясиновский запретил забирать диссертацию и призвал на помощь старую гвардию – выдающихся ученых, хотя и не членов кандидатского совета, великого офтальмолога академика В. Филатова, академиков Н. Маркелова и Е. Костямина, профессоров Л. Дмитриенко и В. Стефанского и других. Все они неожиданно явились на защиту Баркагана, заявив, что им очень важно познакомиться с положениями этой выдающейся диссертации, хотя ни один из них, кроме Л. Дмитриенко, ее не читал.

После этого Зиновий Соломонович выбирает трудный путь, покидает родной город и уезжает в неизведанную глубинку, в Душанбе. Он работал в клиниках Таджикского мединститута, где заведовал кафедрой, часто вылетал на консультации в отдаленные горные районы республики (по налету часов в санитарной авиации опережал почти всех коллег), участвовал в оказании помощи пострадавшим от землетрясений, многие из которых были засекречены. Баркаган руководил отрядом по ликвидации вспышки черной оспы в Горном Бадахшане, куда он был послан с предупреждением, что в случае прорыва оспы в густонаселенные долинные районы будет причислен к врагам народа (шел 52-й год!), а затем с той же миссией – в Афганистан.

«Одной из главных проблем, с которой пришлось столкнуться в Таджикистане, стали укусы ядовитых животных: змей (гюрза, эфа, кобра), пауков (каракурт), скорпионов,  шершней и других. Принимая пострадавших в клинике, выезжая на консультации в районы, я быстро убедился как в ошибочном толковании многих сторон токсического действия ядов этих животных, так и в том, что традиционные методы оказания первой помощи пострадавшим (жгут, прижигания, массаж, кровопускания) часто намного более вредны, чем сами укусы ядовитых животных», – пишет Баркаган.

Гады ползучие

С этого и началась его эпопея комплексного изучения действия ядов на организм человека и животных, разработка способов оказания первой помощи пострадавшим, дальнейшего их лечения. Пришлось заняться выловом членистоногих и тропической фауны, обучаться методам их содержания в неволе, оптимальным способам получения и сохранения ядов и так далее. Он становится основоположником сравнительно новой науки – клинической зоотоксикологии, входит в состав Герпетологического комитета АН СССР, в котором долгие годы был единственным медиком-клиницистом. Он изучает интоксикации, сотрудничает с известными зоологами-герпетологами и серпентариями страны (Ташкент, Ашхабад и др.), выявляет механизмы действия ядов, их компонентов, симптомы и синдромы.

Эта работа была связана с риском. Один раз его укусила за палец (к счастью, одним зубом) крупная кобра, снимавшаяся в известном фильме «Операция «Кобра». Баркагану понадобился снимок этой змеи в типичной позе угрозы для докторской диссертации. Водрузив «артистку» на кучу щебня у здания Ташкентского змеепитомника, он раздразнил змею и сделал хороший снимок. Но когда относил её в террариум, по-видимому, неудачно зафиксировал рукой, за что и поплатился. Паралич ног и нижней части тела длился больше недели. Курьёзный случай произошёл с известным ташкентским биологом профессором Олегом Багдановым. Они с Баркаганом оставили мешки с выловленными животными на веранде его дома и пошли смывать с себя пыль. В это время из-за забора раздался крик соседей: «Олег Павлович, быстро бегите к нам, у нас во дворе много змей!» Тот машинально спросил: «Какого семейства змеи?» – на что услышал ответ: «Вашего семейства».

Исследования эти проводились в тесном контакте с известными биологами страны. Среди них был и прекрасный зоолог Николай Дроздов, получивший широкую известность как ведущий телевизионной программы «В мире животных». К одному из юбилеев Баркагана он прислал телеграмму: «Дорогой Зиновий Соломонович,  семья Деревских и весь мир животных поздравляют Вас…» Их общение вылилось в многолетнюю дружбу. Во время работы в Средней Азии было всякое. Как вспоминает Баркаган, однажды их санитарный самолет упал в предгорьях Памира. Он,  пилот и еще один врач отделались легкими ушибами и ссадинами, но у его матери, которой сообщили об этой аварии, произошел первый инфаркт миокарда. В другой раз пришлось лететь в 6 часов утра с пьяным летчиком (гулял на свадьбе, а проверка в медпункте аэропорта начиналась в семь). Все исследования, проведенные в Таджикистане, стали основой его докторской диссертации («Патогенез, клиника и терапия укусов ядовитых животных Средней Азии»). Незадолго до распада СССР он был избран председателем Всесоюзного общества биотоксинологов.

Приехав в Барнаул в сентябре 1956 года, Баркаган сразу же приступил к организации первой клинической кафедры нового мединститута, подбору преподавателей, вербовавшихся из больничных врачей и не имевших никакого опыта преподавания и научной работы. Поэтому много сил было затрачено на оборудование учебной базы, обучение ассистентов основам клинического преподавания, организацию научной лаборатории. Из Таджикистана Зиновий Соломонович привез ядовитых змей, скорпионов и других опасных тварей. Да еще не в виварий (там студенты), а к себе домой! Это при жене и двоих детях. Кстати, Ида Михайловна в течение всей их совместной жизни была преданным спутником мужа и верным его помощником. Будучи опытным педиатром, она строго проверяла, накормил ли муж перед уходом на работу новорожденных паучков каракуртов, делала все возможное для ограждения неуёмного учёного от бытовых забот.

Ещё школьницей его дочь Ирина написала сочинение об этом периоде жизни семьи, сохранившееся до сих пор: «Из экспедиций отец привозил больших буро-серых змей – гюрз, величественных кобр, шипящих как масло на сковородке, эф, похожих на речных раков, скорпионов, комично бегающих с поднятым вверх жалом, очень ядовитых пауков каракуртов. Они располагались в множестве клеток и банках, расставленных на подоконниках, и, конечно, представляли угрозу для обитателей квартиры. Но отец сказал, что на детей общение с этими ядовитыми животными окажет благотворное влияние, обогатит духовный мир, воспитает смелость. Он терпеть не мог трусов, которые визжат при виде лягушки. Кормить весь этот зверинец приходилось мышами, мухами и тараканами, которых приносили ребятишки и приходилось самим разводить. По квартире стали бегать мыши, а однажды сквозь марлю выползли сотни маленьких каракуртят. Они расползлись по углам, быстро выросли и надолго заставили нас во время утреннего одевания тщательно осматривать всю одежду с длинным пинцетом.

Один из друзей отца, живший у нас некоторое время, ежедневно проверял, все ли змеи сидят в клетке. Однажды недосчитался одной (отец унёс её в лабораторию), собрал вещи и ушёл ночевать в гостиницу. Как-то отец вёз змей в Ленинград и они громко шипели ночью в чемодане. Обеспокоенным соседям по купе он объяснил, что в новых вагонах так шипят тормоза. В прошлом году (1966 г. – Ред.) в Бразилии был Международный конгресс герпетологов. Отец собирался туда, но поездка не состоялась. Мама была очень довольна: «Это огромное счастье, что папа не поехал в Бразилию. Он обязательно притащил бы домой анаконду и пару гигантских гремучих змей».

Дети, которые не должны были родиться

В Алтайском мединституте Баркаган создал одну из ведущих в стране лабораторий диагностики нарушений гемостаза, тромбофилий и пр., разработал вместе со своими сотрудниками новые методы диагностики и лечения различных видов кровоточивости и ДВС-синдрома. У постели тяжелейших больных он доказывал правильность и высокую эффективность предлагаемых методик. Все эти разработки, прошедшие жесткую проверку не только в ведущих лечебных центрах страны, в том числе в Москве, но и в тяжелых полевых условиях (при землетрясениях и др.), оказались настолько эффективными, что имя Баркагана зазвучало по всей стране. А американцы пригласили его к себе для обмена опытом. На диспутах во всеоружии своих глубоких знаний и интеллекта он укладывал своих оппонентов на лопатки.

В своей научной автобиографии корифей пишет: «Сотрудниками нашего центра (доктора медицинских наук Андрей Момот, Людмила Цывкина, кандидаты наук Галина Сердюк, Андрей Мамаев и другие) разработана группа новых доступных методик диагностики наиболее распространенных тромбофилий, налажен выпуск соответствующих диагностикумов. Особой гордостью коллектива являются разработка и внедрение в практику высокоэффективных методов борьбы с упорным невынашиванием беременности (внутриутробной гибелью плода). Метод оказался настолько эффективным, что практически во всех случаях, где была своевременно распознана эта патология, удалось сохранить жизнь плода и добиться своевременных родов здоровым младенцем». Кстати, отдельным гражданкам европейских стран не помогли ни в Германии, ни в Швейцарии или Финляндии. Выносить ребёнка они смогли только в Барнауле, лечась у Баркагана, о чём наша газета писала несколько лет назад.

Однажды под Новый год в Москве в ЦКБ-4 («Кремлёвка») родила внучка знаменитого маршала. Несмотря на правильное ведение роженицы, у неё не прекращалось кровотечение. Все настаивали на немедленной операции, Андрей Воробьёв только что за руки коллег не держал. На военном истребителе срочно перекинули в Москву Баркагана. Вдвоем они спасли молодую женщину. Таких «новелл» множество.

Его коллеги и ученики вспоминают, что Зиновий Соломонович был чрезвычайно популярен за рубежом. Однажды, еще при СССР, в Москве в Сокольниках проходила выставка медицинского оборудования. Не успел Зиновий Соломонович переступить порог выставочного зала, как к нему подбежал представитель фирмы и спросил, не ошибся ли он, действительно ли видит профессора Баркагана? Получив утвердительный ответ, тот попросил разрешения сделать ему исследование гемостаза и фибринолиза экспресс-методом. Зиновий Соломонович согласился. Через несколько минут компьютер выдал результат. «Ну как?» – спросил фирмач. «Очень хорошо», – ответил Баркаган. Но, увидев на бумаге цифру $50, поинтересовался, что это означает. И услышал ответ: «Раньше это исследование стоило 50 долларов, а теперь с вашей похвалой будет стоить 100 долларов». Вот такая реклама.

В последние годы Баркагана непрерывно приглашали на конференции и съезды. Его присутствие обеспечивало успех. Он объездил буквально весь мир. Зиновий Соломонович был одержим своей наукой, обладал неукротимым темпераментом и творческим горением, гигантским трудолюбием. Он хотел не только всё знать, но и уметь. Этим он заражал своих учеников и последователей в стране и за ее пределами. Восемь лет назад, после кончины учёного, в Барнауле было принято решение назвать его именем одну из улиц города. Этого, к сожалению, до сих пор не случилось.

Свою автобиографию Баркаган заканчивает словами: «Стократ прав был поэт, когда писал: «Науки юношей питают, отраду старцам подают».

СПРАВКА
Зиновий Баркаган – член-корреспондент Российской академии наук, автор 560 научных трудов, 32 монографий, 24 изобретений и патентов, ряда фундаментальных исследований. Среди его многочисленных ученых и почетных званий – «Заслуженный деятель науки России», лауреат Государственной премии, а также имени М. Кончаловского, И. Ползунова и Демидовской, почетный профессор Миннесотского университета (США). Он – единственный врач в России, ставший членом Лондонского королевского общества естествоиспытателей. Создал в Барнауле единственный в России гематологический научный центр.