Алтайский театр драмы отметит 95-летие

В воскресенье, 27 ноября, краевой театр драмы им. В.М. Шукшина отметит 95-летие. Накануне юбилея мы побеседовали с признанным патриархом сибирской сцены – заслуженным артистом Алексеем Самохваловым. Кстати, почти ровесником родного театра – ему сейчас 94 года.

Практически вся история нашей драмы прошла на его глазах. Ведь впервые на сцену он вышел в 1936 году восьмиклассником барнаульской 42-й школы! Правда, это была совсем другая сцена…

Для молодого романтика

В жизни Алексея Николаевича было шесть театров – в Сибири, на Дальнем Востоке и Кавказе. И это не считая гастролей. Он поставил несколько десятков спектаклей как режиссер, не раз занимал директорский пост (к которому, по собственному признанию, не испытывал особой любви), преподавал в разных городах. Но в конечном счете возвращался в Барнаул в свой первый театр. И с высоты прожитого и виденного может себе позволить даже покритиковать традицию «некруглых» юбилеев:

– Традиция капустников старая, но раньше это был просто междусобойчик внутри театра, без зрителей. Пекли пирог, приносили водку – и хохмили. А теперь это торжество. Даже начали перебарщивать. Я считаю, что «пятерки» праздновать не надо. Сейчас отмечают всякие юбилеи – и столетние, и когда сто раз спектакль сыграли (смеется).

– Но дата внушительная!

– Внушительная. 95 лет назад начали организовываться стационарные театры вместо антрепризных. Хотя в Барнауле это новшество долго не могло прижиться. Только в середине тридцатых появился стационарный театр в здании, где сейчас филармония. И это произошло уже на моей памяти.

Пришел художественный руководитель Василий Васильевич Познанский, неординарная личность и один из тех главных режиссеров на моей памяти, которые действительно соответствовали своей должности. Он выстраивал репертуарную политику, учебу организовывал, видел перспективу театра. К сожалению, вскоре случился 1937 год, посадили директора театра, Познанский понял, что скоро могут посадить и его, тогда же всех брали без разбору. Никому не сказав, он уехал в Москву… Но о нем осталось самое лучшее впечатление.

– Вы из-за него решили стать актером?

– Нет, это была чистая случайность: ставили пьесу «Алькасар», нужна была бригада школьников, и режиссер организовал «детский батальон». Из 42-й школы пригласили человек 15 рослых ребят. Одели нас в форму республиканцев, дали винтовки с холостыми патронами, и мы стреляли друг в друга. Я не мечтал с детства стать актером, но когда попадаешь в театр, бросить его уже невозможно. Особенно для какого-нибудь молодого романтика вроде меня! (Смеется.)

Воспитание театра и зрителя

– Какой была публика в те годы?

– Она тогда только начала воспитываться вместе с театром. До этого ходил определенный круг – интеллигенция, а потом заводы начали коллективное посещение. Откровенно говоря, зритель был чаще организованный, и продолжалось это до самой войны.

Но театр тогда снова начал дышать, поскольку появлялась замечательная драматургия. Это было изобилие талантливых людей, даже на периферии! И драматургия была настолько повседневная и узнаваемая, настолько близка зрителю, что он с удовольствием смотрел.

– А пресса?

– «Алтайская правда» отличалась любовью к театру, особенно начиная с 50-х годов. Квалифицированные рецензенты! Кто-то здесь был в эвакуации во время войны и потом остался на Алтае.

А после войны в стране появилась и новая плеяда драматургов – Володин, Арбузов. Злободневные пьесы. В этот период театр отвечал времени, чего как раз не происходит сейчас. Я все понимаю: социум другой, молодежь другая. Но не до такой же степени! Спросите меня, и я не назову ни одной стоящей современной пьесы. Спросите: где в Сибири есть хороший провинциальный главный режиссер?

Возможно, сейчас рождается хороший режиссер – Тимофей Кулябин, кстати, его отец, директор новосибирского «Красного факела», – мой бывший ученик. Так вот, его спектакли можно не принимать. Я, например, половину не понимаю, но отношу это на свой счет – я постарел. Но он талантливый парень. Надо же «Три сестры» поставить на языке глухонемых! Артисты разговаривают жестами, а чеховские диалоги сверху даются титрами. Такой фурор, они показали спектакль в Европе, сейчас выставили на «Золотую маску»…

Но больше я имен не назову. Хотя репертуар сибирских театров знаю хорошо, поскольку бываю на каждом фестивале «Сибирский транзит» в Новосибирске. Сейчас три общие беды у современных театров: нет качественной драматургии, погиб институт главных режиссеров – и кадры, актерские, творческие, руководящие.

В природе актёра

– В советское время вы работали в театрах по всей стране…

– Тогда актеру обязательно нужно было переезжать! Каждый сезон театры набирали человек пять-шесть новых актеров.

– Свежая кровь?

– Конечно! Недаром существовала в Москве актерская биржа, где осенью собирались директора театров и актеры. Но так как все друг друга знали, то это была такая барахолка (смеется). Я сам туда ездил, когда был директором Кемеровского областного драмтеатра. Допустим, нам был нужен комик. Тогда ведь существовали амплуа, это сейчас их отменили – а жаль.

– Разве они не ограничивают свободу?

– Так уж устроен артист, что все играть не может. Да, бывало, что комик лучше играл трагедийные роли, но такое означало лишь, что именно это и заложено в его природе. Ну не мог я играть Ромео! Отелло мог, а Ромео – нет. Молчалина – не мог, потому что должен был играть Скалозуба – я герой-резонер. Иногда выпрыгивал в любимое амплуа простака – по натуре я, конечно, простак. Но мой рост, голос и все данные обязывали меня непременно играть директора завода или секретаря парткома. За это и премии получал.

Все актеры заблуждаются насчет своих данных, все почему-то думают, что могут играть Гамлета. Не могут! Впрочем, самое страшное для актера, когда он лишен работы в театре. У меня был такой период – конфликт с одним из бывших директоров. Я потерял много хороших ролей, а это был отрезок, когда я по-настоящему созрел и стал артистом. Мне было уже около шестидесяти. Я начал разбираться, что такое система Станиславского, что такое актер, роль. Это почти у всех поздно происходит, начинаем прозревать к пятидесяти годам.

– Профессия актера всегда была опасна своей зависимостью.

– Мы зависимы от всех! От директора, реквизитора, электрика! А что смеетесь: реквизитор забыл принести телефон – и что делать на сцене? Главное, теряешься сначала, начинаешь выкручиваться: кулак сожмешь и изображаешь, что говоришь в трубку (смеется).

– Кто были ваши любимые партнеры на барнаульской сцене?

– Когда в 1948 году я в очередной раз вернулся в наш театр, здесь осталась после войны замечательная фактурная труппа. И у меня была потрясающая партнерша Лида Перфильева. Первая из актрис получила здесь звание заслуженной. Она была старше, уже состоявшаяся, а я пацан с улицы. Чем она была замечательна: она «играла партнера». Как бы вам объяснить, она так работала, что ты знал, как отвечать. Как бы помогала тебе играть!

– Это редкий талант?

– Очень! И мне повезло, я сыграл с ней все центральные роли. А вообще я всегда ценил актеров, у которых мог учиться. В этом смысле мне многое дала труппа «Красного факела» – в 30-е годы я поучился в студии театра. Это были актеры еще той, старой, формации, играли «с напевом» – но здорово!

– Барнаульская публика чем-то отличается?

– Каким-то трепетным отношением к театру. Вот любит она его, и все! И так было с самого моего прихода. Даже на плохом спектакле, когда ты думаешь: «Ну, ребята, ну не надо тут хлопать!» – А они хлопают! Я не могу это объяснить. Иной раз сижу в зрительном зале и вижу, с каким вниманием они смотрят. И что меня сейчас удивляет – это отношение молодежи: искреннее, не понарошку. Только удивляешься! Мы очень благодарны.

Фото А. ЛУКОВСКОГО.